Утрата и обретение
Шрифт:
— Я не вижу причин, почему бы мне не навестить существо, которое, возможно, там прячется. Если у меня от этого будут неприятности, то я благодаря тебе знаю теперь, как вилять хвостом и рабски скрести землю, чтобы выбраться отсюда. — Он криво улыбнулся Джорджу. — Если надо, то я даже смогу опрокинуться на спину, задрать кверху все четыре копыта и вывалить наружу язык.
— Какая ты забавная обезьяна, — зарычал Джордж. — Слушай, Марк. Если здесь кто-то живет, если он не выходит и если не страдает, то, значит, у него есть основательные причины чуждаться общества других разумных существ. Здешний обитатель может очень плохо отнестись к неожиданному вторжению.
—
— На это можешь не рассчитывать, — предостерег Уокера пес. — Они, например, не пришли вовремя, когда трехногий разорвал сесу на части. Я бы не хотел, чтобы то же самое случилось с тобой.
— Это что еще за телячьи сантименты, Джордж?
— Сантименты, говоришь? — рыкнул пес. — Кто, кроме тебя, подкормит меня брикетами? — Отступив в сторону, он освободил человеку путь. — Иди, если ты настолько безумен, что не хочешь меня слушать.
Уокер прошел мимо пса.
— Скажи еще, что я упрям, как собака.
Джордж перестал вилять хвостом, не скрывая своей тревоги.
— Любопытство убивает не котов, оно убивает людей. Коты умнее вас.
Эти слова продолжали звучать в мозгу Уокера, когда он, переступив невидимую границу, перешел из большого загона в пропитанное влагой частное владение неведомого существа.
Эта невыносимая влажность ударила в лицо Уокера с такой силой, словно кто-то хлестнул его по лицу невидимой мокрой тряпкой. Но главной неожиданностью стало иное — влага была холодной. Промозглый холод пробрал Уокера до костей. Это, конечно, был не арктический мороз, но все же… Спасибо, не было ветра. Впрочем, что он, не из Чикаго? Ему не привыкать к сырости и холоду. Интересно, здесь всегда такая погода или она меняется в зависимости от времени года? Если всегда, то очень жалко существа, которым приходится все время жить в таких неприятных условиях. Если же это сезонная погода, то, скорее всего, сезон соответствует лету, и, вероятно, бывают моменты, когда погода здесь еще хуже.
Растительность здесь была низкорослой, жесткой и стлалась по земле — видимо, цель состояла в том, чтобы как можно меньше контактировать с влагой и получить при этом как можно больше солнечного света. Задача не из легких, хотя каждому растению приходится так или иначе решать эту обоюдоострую проблему. Царапины и трещины на черных гладких камнях были забиты грязью и песком. Продолжая обследовать чужой загон, Уокер едва не соскользнул с каменистого берега в воду. Опустившись на колени, он окунул указательный палец в слегка волнующийся водоем. Вода на вкус оказалась солоноватой, но немного меньше, чем вода земного океана. В этом море другая концентрация минеральных солей, решил Уокер, вставая.
Он едва не подпрыгнул на месте, услышав сзади надрывный скорбный вой. Поняв, кто испускает эти звуки, он хотел было прикрикнуть на Джорджа, но не осмелился. Он и так уже нарушил правило, вторгнувшись во владения другого разумного существа. Если виленджи сейчас за ним наблюдают, то, вероятно, их любопытство перевешивает сомнения, которые они, возможно, испытывают, видя, как один из их пленников вторгается в загон другого. Или, утешал он себя, им вообще нет до этого никакого дела, и они не особенно старательно следят за похищенными особями.
Уокер был уже готов сдаться
Он стал осторожно обходить большой, нависавший над ним камень и дошел до обращенной к морю стороны. Какое-то существо стремительно перебежало тропинку и скрылось под водой. Наверное, местный эквивалент фиктивной сойки и иллюзорного бурундука, подумал Уокер.
В валуне он увидел отверстие. Оно было небольшим, но Уокер прикинул, что если встанет на четвереньки, то сможет легко пролезть внутрь, куда его как магнитом стало притягивать какое-то то возникавшее, то затихавшее, почти ритмичное жужжание. Проползая в валун, Уокер вдруг подумал, что поставил себя в очень невыгодное положение: если внутри обитает какое-то существо, которое не захочет принимать незваного гостя, то отступать будет проблематично.
Свет стал ярче, и, подобравшись ближе, Уокер стал различать предметы явно искусственного происхождения. Справа он увидел нечто вроде низкого стола. Свет был направлен на стол, за которым сидел ярко-красный осьминог и читал большую светящуюся книгу с картинками. Увидев чужака, существо испустило невыносимый свистящий писк и четырьмя конечностями швырнуло книгу в голову Уокера. Маркус увернулся.
Пролетев мимо, светящийся предмет ударился о стену, рассыпал сноп искр и упал на пол. Существо мгновенно соскользнуло с какого-то предмета, исполнявшего роль стула, и встало за ним, показав, что все свои конечности оно может использовать и как руки, и как ноги. Существо уставилось на Уокера, направив на него два глубоко сидящих серебристых глаза. Только теперь Маркус заметил, что все десять конечностей и похожее на луковицу тело были обильно украшены мелкими резными драгоценными камнями, металлическими висюльками, лентами пестрой дорогой ткани, бусинами и другими вещицами не вполне ясного вида и назначения. Просвечивавшее сквозь украшения и ткань тело было красно-коричневого цвета в желтую крапинку. Само тело, хотя оно, без сомнения, принадлежало головоногому, отчетливо разделялось на три сегмента. Верхний служил головой. При этом у существа не было ни шеи, ни талии, а границы между сегментами были более или менее сглажены.
В чем не было никаких сомнений, так это в тоне голоса, раздававшегося из розового рта, видневшегося в нижней части туловища среди переплетения конечностей этого чудовища:
— Именем десяти тинтиннабуляций Теворсана, что ты делаешь здесь, в месте моего уединения?
Благодаря чудодейственному имплантату Уокер сразу осознал две вещи, касавшиеся этого существа. Первое: существо страшно напугано его появлением; и второе: это существо было женщиной.
— Э, меня зовут Маркус Уокер, я здесь такой же пленник, как и вы. Я человек, homo sapiens. Родом я с планеты Земля, которая… — Он умолк. Не зная ни местонахождения Земли, ни того, где они сейчас находятся относительно Земли, он не мог вразумительно объяснить, что это за планета. Утешало только одно: это квазиголовоногое создание, скорее всего, точно так же томилось от неизвестности — в астрономическом, так сказать, смысле — и страдало от такого же чувства утраты и заброшенности.