Утренний бриз
Шрифт:
Чумаков усмехнулся и, довольный собой, направился к складам, около которых толпились люди. В Ново-Мариинске становилось все шумнее. С приближением весны из тундры возвращались охотники, приезжали чукчи из стойбищ, чтобы обменять шкурки на охотничьи припасы и продукты.
Чумаков подошел к складу Бирича, где торговал Кулик, прислушался. Голоса у покупателей были недовольные, даже сердитые. Один из них, чуванец, размахивая рукой, в которой были зажаты две горностаевые шкурки, почти кричал:
— Сколько патронов даешь? Я две шкурки даю. Ты патронов даешь за одну шкурку. Почему?
— Теперь все дороже, — безразличным, усталым голосом отвечал Кулик. — Все дороже. Ревком все разграбил.
— Зачем врешь? — вступился русский охотник с седыми
— Дерут, сколько хотят! — проворчал человек в облезлой кухлянке и стал выбираться из толпы. — Теперь все на ревком можно валить.
Человек выругался и направился в сторону кабака: Толстой Катьки. Чумаков посмотрел ему в спину: «Наверное, с копей». Чумаков замечал, что новомариинцы все чаще и чаще высказывают недовольство ценами и тем, что делает Совет. Особенное недовольство вызывали непрерывные обыски и аресты должников. Струков со своей милицией старался вовсю. Чумаков знал, что Струков пытается разыскать Нину Георгиевну. Начальник милиции был убежден, что ее и Наташу прячет кто-то из жителей поста. По ночам он врывался в квартиры, все переворачивал, но даже следов женщин не мог найти; он срывал злобу на должниках, список которых ему передал Бирич. Струков арестовывал людей пачками, тащил в тюрьму и здесь их избивал, морил голодом, пока кто-нибудь из родственников или близких не приносил выкуп… Недовольство его действиями на посту росло с каждым днем. Чумаков, постояв еще немного в толпе покупателей, незаметно отошел. «Нехорошее настроение у людей, как бы не быть беде. А впрочем, мне это на руку, чем быстрее, тем лучше…»
Рули, расставшись с Чумаковым, погруженный в раздумье, незаметно для себя оказался около домика, в котором жили Свенсон и Елена. После их свадьбы Рули очень редко встречал Елену Дмитриевну. Сразу же она сказалась больной и почти месяц не выходила. Рули несколько раз навещал ее, но никогда не мог остаться с ней наедине; мешали то Олаф, то прислуга, которую Елена не отпускала от себя, явно боясь остаться с глазу на глаз с Рули. Почему? Какие у нее есть основания, догадки? Разве она знает, что он нашел гильзы от ее браунинга около трупа Трифона? Нет, конечно. Разве она догадывается, что Рули хочет вновь ее близости? Он же ни словом, ни взглядом не дал ей это понять. Неужели он разучился скрывать то, что у него на уме и на сердце? Не может быть. Скорее всего ей неприятно видеть своего бывшего любовника или же она инстинктивно опасается его. Женский инстинкт — вещь загадочная.
Рули взглянул на замороженные окна жилья Свенсона и направился дальше. Спешить не стоит, он выждет момент, удобный момент, когда Елена не сможет отгородиться от него служанкой. Рули прижал к груди руку и сквозь толстый мех шубы нащупал гильзы, которые лежали в кармане тужурки. Вот вексель, который так неосмотрительно выронила Елена, и по нему ей придется платить сполна.
На радиостанции Рули встретил суетившийся Учватов. Его оплывшее жирное лицо вздрагивало при каждом движении, как желе.
Он старательно помог Рули снять шубу и бережно повесил ее на крючок.
— У нас тут тепленько, хорошо. Садитесь, отдыхайте.
Учватов подставил Рули табуретку, а сам продолжал стоять. Рудольф взглянул на Стайна, который сидел на деревянном диване, вытянув ноги.
— Ном не вызывал?
— Предупредил, — Сэм зевнул, посмотрел на часы, висевшие над столом. — Минут через тридцать Томас будет у аппарата. Что ему от нас надо?
Рули не ответил Стайну. Он обратился к Учватову:
— Петропавловск молчит?
— Молчит, молчит, — торопливо закивал Учватов. Ему стало совсем жарко, пот ручьями стекал по щекам, шее. С тех пор, как на радиостанции побывал Каморный с шахтерами, Учватова все время терзал страх. Ему казалось, что вот-вот, если не в эту минуту, то в следующую, Рули или Стайн, Бирич или Струков скажет ему: «А ну-ка, расскажи, как ты помогал ревкомовцам». А потом его выведут на снег и расстреляют…
— Вы чаще сами напоминайте о себе Петропавловску, — сердито сказал Рули.
— Я много передал телеграмм, — Учватов кинулся к столу, схватил книгу и протянул ее Рули. — Извольте взглянуть сколько.
Рули небрежно перелистал книгу. Да, за последний месяц передано два десятка телеграмм. Петропавловск все их принял, но ни одного ответа не дал. Это был очень тревожный симптом. Может быть, там, в Петропавловске, уже хорошо осведомлены о том, что произошло здесь. Рули подозрительно посмотрел на Учватова. И что этот человек так трясется, так обливается потом? Природная русская услужливость, раболепие перед начальством или же страх за какой-то проступок?.. Хотя подозревать этого радиотелеграфиста в предательстве невозможно. Рули вспомнил участие Учватова в уничтожении ревкома, и подозрительность у него исчезла. Он снова задумался о странном молчании Петропавловска. То засыпал Совет телеграммами, требовал точной информации о Мандрикове, то вдруг полное безразличие. Здесь что-то кроется.
Рули вернул книгу Учватову, бесшумно прошелся по аппаратной. Он не хотел себе признаться, но предстоящий разговор с Томасом все таки беспокоил его.
«Может быть, нам самим направиться в Марково, — думал он, — уничтожить красное гнездо и на этом поставить точку?» Рули не сомневался, что если он сам возьмется за Марковский Совет, то добьется своей цели. Мысли Рули прервал Учватов:
— Ном!
Рули стремительно подошел к аппарату, сел и натянул наушники. Учватов пододвинул — ему бумагу и карандаш. Рули осторожно повертывал лимбы, улучшая настройку, и вот прозвучали позывные Томаса. Рули жестом руки приказал Учватову отойти и подозвал Сэма. Стайн, держась за спинку стула, наклонился над столом и стал внимательно читать шифровку.
Нет, в Номе не были в претензии на Рули и Стайна. Там беспокоились о другом. Томас предупреждал, что Петропавловск, кажется, имеет сообщения, из Ново-Мариинска или другого пункта о том, что происходит в Анадырском уезде. В Петропавловске как будто готовятся с началом навигации послать в Ново-Мариинск людей. Это очень нежелательно. Обстановка в Ново-Мариинске не должна измениться. Позиции надо укрепить, но это должно быть сделано руками самих русских. Для этого в Ново-Мариинск на шхуне «Нанук», которая направится туда с грузом, первым рейсом прибудет полковник Фондерат. Ему передать все дела. Полковник имеет точные инструкции и облечен доверием Легиона. Если сейчас в уезде имеются пункты, под контролем красных, борьбу против них вести только руками местных жителей, без участия американских подданных. Есть предположение, что в Ново-Мариинске или в уезде действует японский агент. Необходимо его Выявить и, установив с ним контакт, привлечь для работы в Легионе. Рули и Стайну разрешается с «Нануком» вернуться в Ном. Обязательно прибытие в Ном. Свенсона. Очень желательно отвлечь внимание Петропавловска, вызвать у него доверие. Полковник Фондерат должен прибыть и приступить к делу в Ново-Мариинске прежде, чем Петропавловск вышлет своих людей. Для отвлечения внимания Петропавловска можно пойти на установление по форме более коммунистического правления. Вместе с тем Томас предлагал, чтобы Рули и Стайн сами определили, что будет более эффективно в условиях уезда.
Когда передача была окончена, американцы многозначительно переглянулись. Многое в том, что сообщал и советовал Томас, было неожиданным, новым. Стайн протяжно присвистнул:
— Кажется, ветер меняется.
— Ветер может меняться, но корабль идет прежним курсом, — поправил его Рули. Он не хотел обсуждать услышанное в присутствии Учватова, который мучился от любопытства. Во время передачи он напрягал слух, но, кроме редких и непонятных цифр и сочетаний букв, он ничего не разобрал. Учватов догадался, что передача ведется шифрованная, и от этого желание узнать, о чем она была, стало еще сильнее. Рули аккуратно сложил листок бумаги с записью передачи и спрятал его в карман. Рудольфу не понравился взгляд, каким Учватов проводил бумагу, и он сердито сказал: