Утро без рассвета. Книга 1

Нетесова Эльмира Анатольевна

А вон там, чуть подальше— косой дрожит. За пенек спрятался. Да, стригущие воздух, уши выдают. Есть чего бояться. Собаки на зайцев всегда охочи были. Тут же их вон сколько! Целая упряжка. Разве убежишь от такой своры? Враз поймают. На куски порвут. А тут еще, как на грех, шубка не сменилась полностью. Морда уже серой стала. А все остальное — белое, как снег. В такое время нигде не укрыться. В тундре — белая спина выдаст. В снегу — серая голова с длинными ушами. Вот и дрожит косой. Дыхание сдерживает. Всех

и всего боится. Даже самого себя.

А вон там — самый хитрый след. Лиса кралась. Ползла на животе. Ишь, как в снег зарывалась. Кого это она промышлять хотела? К кусту кралась. Да, вон как с него снег облетел. Куропатки заспались. Пригрелись на солнце. Задремали. Забыли, что есть рыжие плутовки. А лиса с подветренной стороны ползла. Услышать было невозможно. Меж деревьев кралась. Тенью. Не глупа. Не пошла на открытое место. Там ее заметили бы. А здесь — нет! И вот награда! Сцапала куропатку. Вон белые перья около куста. Снегом на снег легли. Борьба была недолгой. Тут же, под кустом, зачем далеко уходить, разделалась рыжуха с куропаткой. И, встав, огляделась. Где бы еще подкрепиться? И снова пошла на промысел искать зазевавшихся и слабых.

Засыпает тундра. Вон уже и первые звезды на небе зажглись. Они удивленно смотрят на тундру, сколько ей лет? Наверное столько, сколько звезд на небе. Старая она. А силы в ней много. Ни одной седины. Лишь кровь и стоны под каждой кочкой рождаются и умирает. О чем кричит в темноте раскорячившийся на пеньке ворон? О чьей-то смерти зверье оповещает? Или о чьем-то рождении? Здесь все не ново. Тундру ничем не удивить. Она всякое видывала.

— Прощай! — тихо говорит ей Яровой. Нарта въезжает на последний подъем. Там поворот. И село… — Прощай! Не поминай лихом, если был перед тобою в чем-то виноват и человек.

— Мне уже говорили о вас. Здравствуйте! — сказал ему, встречая, начальник милиции. — Устали? Я очень беспокоился, как вы доберетесь до Воямполки. Проклятый угол! Сколько я сам перенес в тундре, в командировках! Все прошу в области хоть какой-нибудь транспорт для нас. А все бесполезно. Говорят, мол, у тебя самый спокойный район! Живи тихо. Есть районы труднее. Там и транспорт нужен. А ты и подождешь. Так вот и обходимся, как можем. Мучаемся. Но что поделаешь? Специфика Севера! — развел он руками.

— Теперь все позади, — отмахнулся Яровой.

— Вы по делук нам?

— Естественно.

— Что вас привело?

— Теперь меня интересует Беник.

— Ах этот?! — побагровел начальник милиции.

— Бывший поселенец.

— Я понял!

— За что его отправили отсюда?

— Из личных соображений.

— Как? Личное?

— Не удивляйтесь, именно так. — И начальник милиции начал свой неторопливый рассказ.

Яровой слушал, удивляясь превратностям судьбы, разнице судеб. И сочувственно кивал головой.

Как не понять?

А седой начальник милиции говорил:

— Нина много раз встречалась с ним в селе. Он ни разу не узнал ее. Даже не остановился. Она на войне в двадцать лет поседела. Ну и ранения сказались. Сами понимаете. Оттуда пусть не целым, но хоть живым вернулся и то счастье. Сколько она перенесла, я, мужчина, удивлялся. Одну жизнь за двоих прожила.

— Извините, но в данном случае, меня интересует он! — не проживший и одной жизни нормальным человеком. Только ли из-за нее вы его отправили отсюда?

— Нет. Не только из-за Нины! У нее двое детей было. Теперь они мои! Я их ращу и воспитываю. Старший сын нынче поступать в институт будет. Младшей еще учится.

— И что?

— Так ведь они ему племянниками доводятся!

— Они его знали?

— Нет!

— А он их?

— Тоже нет.

— Так в чем дело?

— Я вынужден был объяснить ему причину его переотправки, в другое место. И рассказал ему. Все! О ней. Упомянул о детях. Сказал честно, что не хочу, чтобы он их знал, а они его. Не хочу, чтобы было общение! Ведь он виноват в ее смерти! Этот негодяй! Он убил ее!

— Да, но не знал! Без умысла на то! — ответил Яровой.

— Только умысла и не хватало? Да, заподозри я это, не на поселение бы отправил! А сами понимаете куда! Умысел! Да он, подлец, не стоил и грамма ее усилий. Она просила за него. Вот и прислали его к нам. На ее беду. Если бы я знал, что все так случится! — сокрушался начальник милиции.

— Да, но порядка в работе и выполнение всех правил безопасности от него требовали всюду. В лагере и здесь. Кстати, а почему вы не сказали ему, что у него сестра? Сразу почему не сказали?

— Нина просила не говорить.

— Какая причина была?

— Хотела увидеть его человеком. Ждала, что изменится. Исправится. Чтоб дети не стыдились ее брата. И люди на него не показывали бы пальцами, как на бывшего вора.

— Да! Значит, выжидала? Когда хорошим станет! Без ошибок! Чтоб не стыдно? Но, дорогой вы мой, ему для этого нужно родиться заново. Исправиться человеку не так-то просто. Здесь помощь нужна, а не наблюдение со стороны. Человек способен исправиться в родной семье куда как быстрее, чем в одиночестве или в среде себе подобных преступников.

— Может вы и правы. Но не в отношении Бени.

— Почему же?

— От человеческого в нем маловато осталось.

— Возможно. Вот поэтому и я здесь. Подозреваю его в убийстве, — глянул на начальника милиции Яровой.

— Беньку? — привстал тот.

— Да, его, — и рассказал о деле, по которому он оказался в Тигиле.

— Быть не может! — вскочил майор.

— Почему?

— Я же говорил вам! Только что. Он трус!