Утро без рассвета. Книга 1
Шрифт:
— С лихвой.
Ну давай! Я пошел, — вышел моряк.
Сенька, вздохнув, подложил дров в печь. И, взяв ведра, пошел за водою. Он видел, как отчалил катер и, пробиваясь сквозь лед, пошел н поселку. Муха вздохнул. Набрал воду. И, разогнувшись, онемел. Прямо на берегу, откуда недавно отошел катер, сидел матерый сильный волк. Он рычал вслед виднеющемуся катеру. С клыков капала слюна.
Зверь даже не повернул голову в сторону Мухи. Не обратил на него н и милейшеговнимания. Вроде не было тут Сени, а если и был, то не был ею врагом. А другом. Понимающим его. Своим кентом.
У Мухи даже волосы на голове зашевелились. Не толькоморяк, а и этот зверь думает, что он
Зверь с ненавистью смотрел на катер. И рычал. Вроде проклиная Николая, желая ему смерти. Вот только приблизить ее не мог. Далековато. И щелкал зубами зверь. Снег когтями рвал от досады. Кусал его.
— Ушел… Уше-е-е-ел! — кричал он, задрав кверху морду.
— Кур-рва хвостатая! Лярва! — кинулся к нему Сенька, сам не зная зачем, за что? С голыми руками! Кинулся на волка волком.
Зверь оглянулся на топот. Удивленно уставился на поселенца, вроде спросил:
— А тебе какое дело?
Но Сеню уже нельзя было остановить. Он летел как камень, падающий вниз. То ли на чью-то голову, то ли навстречу собственной смерти. Он не обдумывал. Бежал не размышляя. Волк отскочил на несколько шагов. И Сенька, с трудом изменив направление, помчался за ним. Зверь отступил еще. Словно выманивал Муху из села в тундру. Где каждая кочка — помощница.
Сенька скакал через сугробы, не останавливаясь. По пути кол; где- то вырвал. И, подняв кверху, побежал быстрее. Волк еще отступил. И приготовился к встречному прыжку. Но Сеня заметил. Миг и волчья оскаленная пасть клацнула у самой левой руки. Совсем незащищенной. Кол опустился на снег. Сеня резко развернулся. Секунда. Зубы зверя рванули телогрейку. Кол задел по спине. Еще прыжок. Удар в колено. Кол по голове хорошо проехался. Вон как глаза, от злости загорелись. Присел. Еще прыжок. У самого бока зубы полоснули. Кол по ногам пришелся. Взвыл от боли. Но не отступает. Опять прыжок. Сеня так замахнулся, рассчитав удар, что зверь мешком отлетел. Муха кинулся к нему обрадованно:
— Что, падла, получил?
Но слишком рано торжествовал. Волк подскочил, черные молнии глаза метнули. Как они были похожи в эту минуту на глаза Скальпа. Это он! Он! И кол, сжатый в руке, показался ножом. Надежным другом.
Но… Зверь понял. И, собрав остаток сил в комок, увернулся от удара. Размашисто, быстро побежал за село. На околице он присел! Поднял морду кверху. Взвыл коротко, словно поклялся отомстите и Мухе. А потом, сорвавшись, вихрем умчался в тундру.
Сенька ничего не рассказал вернувшемуся из поселка Николаю, а тот ничего особого не приметил. Работа вся была переделана и к Сене у него не было никаких претензий.
А тот долго молча размышлял, ну почему он кинулся на волка. Ведь тот и впрямь ничего ему не сделал плохого. А вот Николай? Ну кто он ему? Кто? Сосед? Так и Скальп был соседом. По бараку. Человек? Ну и что? Не рваться же вместо него в волчью пасть! Мужик. Но и это не довод! Хотя что ж — приступ был — он спас! Кенты и пих случаях орали: — «Молчи!» А то и матом… За сплетню чуть не угробили. Хотя и этот. За бутылку. Но он ему весь спирт отдал. Нею канистру. Сам. Не просил Сеня. Значит и впрямь не в бутылке /(ело. Не в ней. Нет! Украл! Без спросу! Кенты за это и убить могли. Хотя свои! Свои! А этот совсем чужой. Попадись тогда— угрохать мог! А вот теперь вступился. И ни за что! Смешно! Верно и впрямь гак бывает, что человек человека может спасти от смерти, приняв все па себя. А почему — да кто его знает? Но из стыда решил никогда в гом не сознаваться старшине.
А тот теперь каждое утро садился у печки. И, разобрав лозу, учил Сеню плести
— Слушай, а с чего ты убийцей стал? — спросил однажды Николай.
Сеня опешил. Но потом ответил:
— Так пришлось.
— Ну я вот немцев убивал. В войну. Так они — враги. А ты-то за
что?
— Тоже врагов. — Каких?
— Кентов. За что?
— За откол от малины.
— А зачем?
— Чтоб не «стукнули», чтоб выжить.
— И скольких убил?
— Тебе зачем? — огрызнулся Сеня.
— Всяк врагам счет ведет.
— Врагов много. Пришил только двоих. Больше не дали. Засыпали. Хотел и третьего. А он с лягавыми связался. На них работать стал. Да и что с него взять— налетчик! Продажная шкура! Тут и поймали.
— Ну и пускай бы малина с ними разделывалась. Ты зачем в это влез.
— Мне платили. Я и убивал. — А какой срок получил?
— Будь здоров! Да на Чукотке в лагере— за «суку» добавили. Полжизни по лагерям провел. А все из-за говна. Ведь не за здорово живешь. Облажавшихся убивал. Двое убитых, двое нет, вот и все, что есть на счету.
— А кличка у тебя была? — спросил Николай.
— Имелась. Как же без нее?
— И какая?
— Муха.Что? — не поверил Николай.
— Муха, такая кличка моя среди кентов.
— Ну и муха! Ты же погляди на себя! Что общего у тебя? Ты ж целый бык!
— Был бык. Да не стало. Осталась муха, — отозвался Сеня.
— Из-за чего же тебя так обозвали.
— Был случай.Просто так клички не дают, — замолчал поселенец.
— А тебе за что?
— Да-а. Что там особого. Откололся от малины один фартовый. Вор «в законе», медвежатник. По сейфам был большой мастер. Любой умел открыть без следов. Такие в малине — дефицит. Их берегут пуще глазу, ублажают. Все им дозволяется. Ну и этому. Тоже… Он и обзавелся бабой. Она ему мозги свихнула. Мол отойди, завяжи с ними. Он и пошел у юбки на поводу. А знал много. Слишком много. К тому же баба могла его заставить заложить всех нас. Один раз удалось же ей! А мы знали — бабы не умеют остановиться. Всегда мертвой хваткой в мужика вцепятся. Так и эта. Уж выйти замуж, так не за бывшего вора, а за раскаявшегося, за сознательного. Чтоб потом им всю жизнь помыкать. Ну и решила малина убрать его. Совсем. Меня на это дело и послали. Заплатили хорошо. Что ни говори, трудностей немало было. Жил этот медвежатник в общем четырехэтажном доме. А значит, попасть к нему надо было так, чтобы никто не увидел, не заметил и не заподозрил. А значит— глубокой ночью. К тому же и жил этот фрайер на четвертом этаже. В квартире бабы своей.
— Ну, а причем — муха? — перебил матрос.
— Таквот слушай. Вошел. Уже под утро. Глянул. А он один. В постели. Тряхнул. Баба его оказывается на работе была. Ну угрохал. И только в дверь — слышу, кто-то ключ вставляет. Догадался, чтобаба пришла. И на балкон шмыгнул. Она враз к нему. Я глянул — водосточная труба рядом. Я сиганул. Молодой ведь был. И по ней вниз. А когда баба потом во двор выскочила, все кричала: «Муха! Муху ловите!» Свихнулась, короче. Это когда я метнулся на трубу — она меня за муху приняла. Так и прозвали «Мухой». Навроде этой, что летает. Баба с дури так орала, а меня эдак наградили. За удачу, за невидимость. Умение улететь. Да только вишь как я долетел? До самой Чукотки. Все моей жопе не сидится. Летаю. А где сдохну, не знаю сам. Может тоже, как муха, где-нибудь на помойке или под забором, — опустил голову Сеня.