Утро без рассвета. Книга 1

Нетесова Эльмира Анатольевна

— Кто баба? — встал Сенька. И, нетвердо ступая на ногах, двинулся на Николая.

— Иди проспись! — оттолкнул его тот.

— И пойду! Спать! Мне ни к чему выслуживаться перед госпромхозом. Отбуду свое и прощевайте! Это тебе нужно! Вот и иди! Сам копти! Лижи им задницы! Всему начальству! Но не моим языком!

Резкая пощечина сшибла с ног. Сеня упал. Дверь захлопнулась. Стало темно и тихо. Сеня спал. Спокойно забылся в пьяном сне. Николай всю ночь сам дежурил у коптилки. А утром увидев, как поселенец торопливо подскочил к коптилкам, успокоился. Решил сходить в тундру.

Сегодня сезонные рыбаки работали в Ягодном последний

день. Вечером они уедут. Николай отвезет их в райцентр и снова опустеет село. Кончилась путина. Еще недолго будет коптить рыбу поселенец, а потом — все. Придет в Ягодное зима.

Николай неторопливо идет в тундру, в руках банка бензина. Последнее логово сегодня нужно обработать. Поздние волчата появились у третьей волчицы. Это Николай понял три дня назад. Надо торопиться пока волчата не набрали силы. Пока не могут бегать. С этим надо спешить.

Моряк ускорил шаги. К обеду нужно успеть, вернуться в село. Перевезти вещи рыбаков в поселок. А там и людей. Они уже соскучились по домам. По семьям. А потом и с Сенькой надо помириться. Вдвоем они быстро перекоптят всю рыбу.

— У-у-у — доносится до слуха истошно.

— Что? — моряк ушам не верит. Оглядывается. Сзади, не более, чем в пяти шагах от него стоит волк, незаметно преследовавший его от самого села. Морда зверя оскалена. Словно улыбается.

Николай глянул вперед— там тоже… Вожак. Моряк понял — он окружен. От села далеко. Крикни — никто не услышит. И ружья взял. А волки — вот они. Совсем рядом. Словно поняли, зачем он здесь появился и решили устроить на него облаву. Вокруг — ни деревца. Ни души. Ни голоса. Ни звука. Ни палки, чтоб взять в руки. А волки приближаются. Медленно, нагло, уверенно.

Его ждали до самого вечера. Искали всюду. Звали. Но Николай уже не мог их услышать. Лишь потом кто-то из рыбаков предложил поискать старшину катера в тундре. Пошли гурьбой. А через пару часов почти все назад вернулись. В тундре искать старшину остались лишь те, кому очень хотелось еще сегодня вернуться на катере домой. Но не нашли. Утром решили продолжить поиск. В тундру ушел один. Сам охотник. Он хорошо знал остров. Остальные рыбаки собираться стали.

Сенька, развешивающий рыбу в коптилке, был обеспокоен. Что-то саднило душу. Но он думал, что это из-за вчерашнего разговора — успокаивал себя как мог.

Часа через три, все, кто был в Ягодном выскочили на улицу от крика. Прибежавший из тундры охотник от страха был непохож на себя.

— Где он?

— Там! — показывал он рукой в тундру.

— Что с ним?

— Волк его разорвал.

Сенька кинулся в тундру. Но его удержали. Не пустили. Вызвали милицию из района.

Вечером рыбаки похоронили Николая. И вскоре уехали домой. Их отвез в поселок другой. Старый катеришко хрипло прогудев, попрощался с могилой прежнего хозяина. И люди, оглянувшись на Ягодное, в последний раз добрым словом вспомнили Николая.

Всю ночь сидел у его могилы Сенька. Не верилось в случившееся. И он говорил со старшиною, как с живым:

— Прости меня. В боли своей забыл я о тебе. О твоей смерти, что ко пятам за тобою ходила. Предупредить не успел. Ан и ты забыл, что у твоего, единственного в жизни врага был наготове свой капкан — капкан памяти, капкан вчерашнего дня. Меня ты берег. А сам не выжил. Вот и остаешься здесь навсегда. На своем острове. Единственным президентом его. Один. И только я — шелапуга непутевая, лучше твоих друзей знаю тебя. И буду помнить.

Всегда. Мне бы вместо тебя в эту могилу лечь. Ведь жизнь уже мне ни к чему. Но твой враг меня не одолел. Он был предназначен только тебе. Как рок! Прости меня, Колька! Прости! Я, растерявший душу в лагерях, вовсежизнью не дорожил. Но если б можно было, если бы это помогло, свою бы с радостью тебе отдал.

Ночь скрывала трясущиеся руки Сеньки. Но что это? У могилы, совсем неподалеку от поселенца, сидел медведь. Чавкал. Никто кроме него не знал, как выследил и поймал он в тундре того волка. Как долго драл его когтями. И принес сюда. Зачем? Но зверь и сам не знал. За мертвого друга живому врагу отплатил.

…Медленно причалил к острову катер. Сошедший на берег человек подошел к могиле. Снял шапку. Постоял. Тронул за руку поселенца:

— Пошли, Сеня! Пошли!

— Куда?

— На Сахалин поедешь. На поселение. В лучшие условия. Подлечишься. Тебе нельзя оставаться.

Катер тихо отчалил от берега. Побежал, рассекая волны, все дальше от Ягодного. Сенька держался за поручни. Все смотрел остекляневшими, остановившимися глазами туда, где был похоронен Николай. Он уезжал. Вокруг шумело море…

КЛЕЩ

Беник сидел в холодной комнате. Зябко поеживался. Растирал руками продрогшие колени и все косился в окно. Бурчал недовольно:

— Центр. Район. Территория — половина Эстонии! Чем хвалятся? Ни одного приличного заведения для культурного человека нет. Не знаю за Эстонию, но только эта дыра самая что ни на есть поганая! В магазинах — одна селедка, на улице — одни старухи. То ли дело Одесса! Выйдешь на Дерибасовскую, каких только женщин нет! Все веселые, нарядные. Подойдешь — обязательно уговоришь. А магазины! Чего в них только нет! Поневоле вором станешь. Тут же, кого воровать? Эх, деревня! Лаптежники, скобари одни тут живут, — морщится Беня и смотрит на себя в осколок зеркала, оставленный прежним хозяином.

— Такая наличность здесь пропадает! В этой яме! В дикарстве! — разглаживает Беня морщинки, собравшиеся на лбу. И, горестно вздохнув, оглядывает жилище. Из сырых, захолодевших углов несет враждебностью. Паутина, запустение, пыль смотрят на Беню серыми застывшими глазами.

Поселенец брезгливо сплюнул, и, ссутулившись, пошел за дровами, какие ему разрешили брать. Неохотно печь затопил. Принес воды. И, подняв огрызок веника, смел паутину, пыль. Потом до ночи отмывал с мылом свое жилье. Стены, пол, окна ожили, словно помолодели, а поселенец все еще мыл их, скоблил. Даже стол приобрел нормальный вид. И, попросив у соседа извести, побелил печку.

— Пусть не в Одессе, но одессит здесь живет, — пыхтел поселенец. Закрыв отмытые окна свежими газетами, сел у стола, закурил, огляделся. Теперь комната имела вполне приличный жилой вид. И Беня умытый, переодетый в чистую одежду, расхаживал по комнате горделиво.

— Конечно, не хоромы, но и не лагерь, — рассуждал он сам с собой. И передернул плечами, вспомнив, где он был еще три дня назад.

…Усть-Камчатск. Сюда отправляли только за самые страшные провинности. Лагерь продувало всеми ветрами. Насквозь. С одной стороны — море, с другой — река. От ветров и морозов разве укроешься за проволокой? Вокруг ни жилья. Лишь тундра, то под дождем, то под снегом стонет. А человеку — живой душе здесь каково? Небо всегда серое, злое, на самые плечи лечь норовит.