Утро без рассвета. Книга 3
Шрифт:
— Не может быть, — исказилось лицо Володьки. — Не может быть, — задрожал поселенец.
Глаза его помутнели, он упал. Начался приступ. Подъехавшая в это время за лесом машина остановилась. Шофер — громадный мужик смял Вовку в комок. И, удерживая его одной рукой, повел машину к больнице.
Следователь вернулся на пристань, досадуя на себя за неудачный разговор с поселенцем. Для себя окончательно решил — при следующей встрече быть осторожнее с вопросами.
К вечеру катер доставил Ярового на Адо-Тымовские участки.
Старшина, сославшись на занятость, не повез Ярового ближе к Сенькиному участку. И Аркадий
Яровой шел лесом. Здесь тоже недавно прошла вырубка. Вон опилки, щепки, еще и потемнеть не успели. Еще пахнут жизнью.
Здесь работали вольные. Близко от берега. Аркадий остановился, запоминая их почерк работы. Он очень отличался от Сенькиного. Вот береза стоит. С меткой. А не спилили. Интересно — почему? Яровой заметил в ветвях птичье гнездо. Птенцы смотрели на него с любопытством. Уже подросли. Видимо, из-за них, из-за жизней была оставлена жизнь и дереву.
А здесь? Костер был. Ветки жгли. Но кучно. Не разбрасывали. Боялись погубить без надобности хоть один куст, одну травинку. Человек за костром следил, не отходил ни на шаг.
А вон и ель. С меткой, а живая. Почему? Под елью березовые малыши растут. Много. Здесь им тепло и спокойно. Окружили елку хороводом. Будто ребятишки на новый год. А она важничает. Но гоже — для вида. Сама же — заботливой клушкой каждую детскую головку лапами мохнатыми укрыла. От ветра, от стужи бережет. Чужие дети, не ее, а дороги. Щедрая мать, заботливая. Для тайги нет чужого, здесь все свое. Родное. И природа, как добрый человек, бережет саму себя.
А чуть дальше бурундук на пеньке сидит. Насвистывает. Подружку зовет. Толстый живот выставил напоказ. Чем не мужик! Шуба так и лоснится. Три черные полоски по желтой спине бегут. От макушки до самого хвоста. Зверь как зверь. В серьезном возрасте.
Пора семью заводись. Этот не станет подружку фокусами развлекать. Прыгать с ветки на ветку, задрав хвост. Нору приготовил теплую, просторную. Чтоб и детворе привольно было. И пару себе выберет подходящую.
Непуганый зверь. Не обижал его здесь человек. Не тревожил. Вон и от Аркадия не бежит. Спокойно насвистывает. Знает, у каждого свое дело.
А дальше? Ну, это нельзя обойти. Яровой останавливается. Метка на пихте! Но и она жива. Почему? Яровой подходит ближе. Здесь муравейник разместился. Под самым деревом. В тиши и в тени. Муравьи покой любят. Вот и присмотрели место под пихтой. Сруби дерево — и пришлось бы мурашам другое место искать. И многие молодые муравьи, не успев окрепнуть к осени, погибли бы. Вот и пожалел их человек. Не стал тревожить. Верно, очень любил тайгу.
Но что это? Аркадий затаил дыхание. Рыжая сойка села на муравейник. Огляделась вокруг. И затрещала своим неприятным голосом. Потом расставила крылья. Присела ниже, словно на корточках, на муравейник. И замерла. Затихла. Даже глаза прикрыла от блаженства. А муравьи тем временем обрабатывали ее от паразитов своей муравьиной кислотой. После нее сойка забудет про болезни, словно заново на свет родится. И ни одной букашки целый год не заведется в ее пуху.
Недаром муравьев знают, как отменных лесных санитаров. Работяг. Хороших хозяев.
Сойка все еще блаженствовала на муравейнике и даже не оглянулась на проходившего неподалеку Ярового.
Аркадий свернул в лес. Поглубже, подальше от реки. Здесь и теплее, и интереснее.
Ни одного
А это? Совсем недавно присыпаны землей корни вербы. Чуть не засохла. А теперь оживает. Человек помог. Увидел. Позаботился. И вот уже листья появились. Ветки зазеленели. Соком налились. Подружки уже кроны завели, а верба только оживает. Но ничего. Еще неделя — и наберет силу дерево. Яровой пошел дальше. И удивленно остановился. Затесанный кол говорит о границе участка лесоповала бригады. Дальше работали другие. Их разделило озеро. Голубоглазый пятачок. Светлый, чистый, как кусочек неба.
Аркадий сделал несколько шагов. Из-под ног с шумом разбежались утки. Совсем лысые. Без перьев. У птиц в самом разгаре период линьки. Сейчас они беспомощны. Лететь не могут. Крылья не держат. И утки убегают, прячась в кусты и траву. Сидят там тихо. Не подавая голоса.
Яровой осторожно пробирается, боясь побеспокоить птиц. Они не так давно вернулись с юга. После линьки начнут вить гнезда. Выводить птенцов. Беспокоить нельзя. И Яровой шел осторожно.
Но что это?
— Тьфу, черт возьми! — выругался Яровой и упал, запутавшись в сети. Но почему она здесь? На кого?
Аркадий сорвал кол, за который привязана сеть. И отшатнулся. Эта сеть поставлена на уток. Именно на уток. Вон сколько их попало сюда. Не увидели ячейки. Сунулись головой как в петлю. И бери их голыми руками.
Но кому это нужно? Кому? Какой варвар поставил эту проклятую сеть? Яровой резал ее на куски. Вытаскивал из ячеек попавшихся уток. Они еще живы. И, не веря свободе, спутав друга с врагом, удирали в кусты без оглядки.
Семьдесят три! У кого же это такой прожорливый, ненасытный желудок? Кто мог посягнуть на саму беспомощность? И, воспользовавшись этим природным явлением, оказался свирепее зверя? Ведь сеть поставлена руками человека.
Яровой выдернул второй кол, сломал его, забросил далеко. И, оглядевшись, пошел дальше.
Вот кто-то безжалостно срезал ножом кору с березы. И она, совсем юная, стала сохнуть. Аркадий замазал срез глиной. Слой за слоем. Когда-то точно так спасал яблони, погрызенные зайцами, его отец. Деревья оживали. Со временем вырастала новая кора. Затягивались раны. И береза оживет. Но зачем, за что ее обидели? Кому понадобилась кора? А, костер ею разжигали. Ну и жестокие руки у этих людей.
А это? Почему?
Белка уже не дышала. Повесилась в развилке веток. Но как? Случайно? Хотя нет. Вот дупло. Белки выбирают дупло тщательно. Чтоб никакая опасность не грозила бельчатам. Случайность исключалась. Неловкий прыжок — и тем более. Белка еще не стара.
Яровой внимательно оглядел обрубленные ветки дерева. Здесь, но ним, взбирался человек. Вон грязь на обрубках налипла. Следы сапог. Кто-то дупло ограбил. Забрал у белки все орехи. Какие она бельчатам собирала всю осень. Чтоб до следующего урожая хватило. Л человек обокрал. Отнял все! И повесилась белка. Сама. Перед домом своим. Не могла перенести горя. Не захотела увидеть, как станут умирать от голода бельчата. Не можешь прокормить — умирай. До ягод и грибов далеко. До орехов и того дольше. Как жить? И зверек — не в силах отнять свое у человека — бросил вызов ему своею добровольной смертью. Человек оказался слабее…