Утро без рассвета. Книга 3
Шрифт:
— С чего им добрыми быть? Они мне помогают за себя стоять. Защищаться. От вас. На кого теперь сетовать? Вы мне жизнь сломали!
— А ты мстишь? Но кто виноват? Ты сам знаешь, за что был осужден. Так при чем тут я? Или любой другой? Ты и на свободе убивал.
— Я не о том.
— О чем же?
— Второй раз ни за что упрятали. Червонец ни за хрен собачий получил.
— А при чем я?!
— Ты? Из их кодлы. Все вы одинаковы. Глаза б мои на вас не смотрели.
—Ладно, обиженный, не тебе— говорить, не мне— слушать. Да и ты сейчас,
— Не выводи! У меня тоже нервы есть и самолюбие.
— В руках себя держать не умеешь.
— Ладно. Забудем. Ты ж мужик, в конце концов. Чего не бывает! Ну, погорячился я! Случается со всяким.
— Я не о себе. Тут бы черт с тобой. За себя я всегда постоять сумею.
— А, этого прохвоста Скальпа имеешь в виду. Так его, падлу, давно пришить нужно было. Много грехов за ним водилось. Но не я его грохнул. А жаль!
— Ладно. Разберусь. Не ты, так расстанемся.
— Скорее бы, — вздохнул Сенька. И, повернувшись, пошел к будке. Окликнул Тимку:
— Топай, падла косматая! Кент кастрированный, дармоед проклятый! Чтоб ты сдох!
Яровой пошел следом, но поселенец повернулся к нему:
— А ты куда? Ежель в будку, то не моги и думать. Нет свободного плацкарта. Все места заняты. Да и не приглашали. Ночуй где хочешь. А в будку не пущу. Духу лягавьего не переношу.
Аркадий остановился. Подумал. Встала проблема ночлега. О н столько дней не высыпался. Спал где попало. На бревнах или в катере. И вот снова. Негде. Даже зверю нашлось место в будке. Медведю. Его позвали. А Яровой остался один на один с тайгой.
«Ладно же! Еще как знать, что лучше», — решил он для себя. И, побродив немного, нашел два дерева. Они стояли рядом. Яровой обломал нижнюю ветку ольхи, положил перекладину. Потом наломал еловых лап. Загородил с обоих сторон подход к деревьям. Получался неплохой шалаш. Аркадий заложил хвойными лапами третью сторону. Потом наломал веток, положил их на траву. Получилось отменное жилье. Без удобств особых. Зато свое. Сам хозяин. Яровой влез в шалаш. Что ни говори, от будки далеко, можно спать спокойно. Рядом с шалашом журчал ручей. Яровой развел костерок. Открыл банку говяжьей тушенки. Достал хлеб. Потом вымыл банку. Вскипятил чай. И пил, улыбаясь в темноту, оттаивая душой.
Впервые в жизни привелось вот так ночевать. Одному. В тайге. Один на один с ночью и костром.
«Совсем неплохо», — подумал он. Ведь все годы работы он и мечтать об этом не мог. А неувязка с ночлегом обернулась в радость.
Сухие ветки горели ровно, обдавали теплом. Дым от костерка выгонял из шалаша назойливое комарье. Яровой блаженствовал, впервые за эти дни. Он постелил плащ и собрался гасить костер. Как вдруг услышал за спиной осторожные шаги. Яровой резко встал.
В нескольких шагах от него стоял напарник Сеньки. Воровато озирался.
— Как видишь. А что тебе нужно?
— Да вот я решил навестить. Скучно поди-ка одному?
— Хочешь компанию составить? — спросил следователь.
— Ага!
— Ну что
Тот подошел. Оглядел шалаш:
— Неплохо устроился.
— Меня устраивает.
— Молодец! Как истинный лесник нашел выход, — улыбался поселенец.
— Ничего мудрого.
— А я вот тут тебе поесть принес. Все ж зря Сенька вот так с тобой. По-хорошему надо. У нас не принято гостей обижать.
— Я не гость.
— Но ведь человек! Покормить надо, место отвести. Чтоб по-людски. Мало что не поладили меж собой. Хлебом и кровом обходить никого нельзя.
— Я не голоден, — прервал его Яровой.
— Брезгуешь мною?
— А при чем тут ты? Ведь о хлебе говоришь. А я сыт.
— Не веришь?
— Кому? — заподозрил Яровой неладное.
— Думаешь, прислали? Я сам пришел. Ведь ты меня из-под дерева вытащил.
— Но ты из-за меня под него и попал, — удивился Яровой неуклюжему напоминанию.
— Я вот тут кое-что… — стал разворачивать мужик сверток.
— Не надо. Нет необходимости.
— Обижаешь. Я с чистым сердцем к тебе.
— А я и не сомневаюсь.
— Тут вот мясо. Оленина. Очень хорошая. Свежая. Ешь. Пока горячее. Хлеб тут имеется. Вчера привезли, — торопился мужик, раскладывая на газете порезанное мясо, хлеб.
— Я не хочу.
— Слушай, у нас по таежному закону гостю нельзя отказываться от еды.
— Ладно. Но будем есть так, как у нас — на Кавказе, — предложил Аркадий. И тут же заметил, как мужик насторожился. — Ты говоришь — я гость! Значит, ты хозяин. А у нас заведено — хозяин ест первый кусок.
— Но я ужинал. Вместе со всеми.
— Я тоже. Правда один. Но это неважно. Ты принес. И говоришь о своем обычае. Нельзя отказываться. Я и не отказываюсь. Но и ты должен мой обычай выполнить.
— Но я по горло сыт.
— Ешь, — подступил Яровой к мужику, протягивая ему кусок мяса. Тот отшатнулся невольно.
— Ешь! — потребовал следователь.
— Это тебе!
— Нет! Обоим!
— Я ж к тебе, как к человеку, — отвернул мужик лицо от мяса . Яровой уже уловил едва слышный запах цветов аконита. Борец — та его называют в народе. Сильный яд этого растения убил не одну жизнь в тайге. Мясо варилось вместе с аконитом и впитало в себя весь яд. К тому же, пока ломал хвойные лапы, поранил палец. И теперь ег о неприятно поламывало, ведь мясо соприкоснулось с раной.
Аркадий положил мясо на газету, сунул руку в банку с чаем. Это самое верное средство дезинфекции. Палец перестало ломить. Прошл о и жжение.
— Боишься, следователь?
— Кого?
— Не знаю.
— Пошел вон! Живо! А ну! Чтоб не видел тебя! — прикрикну Яровой.
Мужик отступил в ночь. Пятился от следователя. Яровой посидел еще немного у костра и пошел спать.
Утром, когда он вылез из шалаша, увидел мертвую лису, что позарилась на мясо — вчерашнее угощение. Лиса, видно, недолго мучилась. Яровой пожалел, что не сжег мясо на костре.