Утро года
Шрифт:
— Ну, пойдем потихоньку. Теперь уж меньше половины осталось. До старой ветлы дойдем — там в дупло заберемся, отдохнем…
Яшка с трудом приподнялся на ноги и, чуть не плача, сказал:
— Я, наверно, не дойду до дому… У меня сил больше нет. Давай сбросим прутья и с пустыми санками пойдем…
Бросать пучки прутьев на открытом месте мне не хотелось, потому что их занесет снегом и ни за что не найдешь, когда кончится метель. Труды пропадут даром. Я сказал Яшке:
— До ветлы доберемся, там и прутья и санки в дупло
— Ладно, — согласился Яшка и немножко повеселел.
Из ложбины вывозили санки вдвоем — сначала мои, потом Яшкины. На возвышенности луговая дорога была не так сильно занесена снегом, и мы шли сравнительно легко. Но дальше идти стало невозможно. Я несколько раз бросал свои санки и помогал Яшке перебираться через снежные заносы, которые, как верблюжьи горбы, торчали на дороге. А до старой ветлы было все еще далеко. Добраться до нее не хватало сил, и нам пришлось бросить не только прутья, но и санки. Мы утешали себя тем, что у дороги их легче будет найти. Но в то же время обоих начинала тревожить мысль: доберемся ли мы до дому и когда? Вслух мы этого не высказывали, а, наоборот, старались подбодрить один другого.
Оставив санки и прутья, мы пошли, но скоро почувствовали, что силы покидают нас. С трудом добрались до кустов, маленьким островком черневших по левую сторону дороги, и сели около них. Метель разгуливалась все сильнее…
До дому оставалось не больше полверсты. В хорошую погоду мы мигом бы добрались, а сейчас не могли вытащить ног, сидели, как в западне. Яшка прислонился ко мне и спросил:
— Ты, Вась, есть хочешь?
— Хочу, — ответил я.
— Я тоже давно хочу, только терплю.
— А зачем терпишь?
— Думал, что до ветлы дойдем, там, в затишье, поедим.
Оставшиеся от завтрака куски хлеба застыли, и нам пришлось их грызть.
— Эх, сейчас бы луковичку с солью! — мечтательно причмокнул губами Яшка. — На морозе лук хорошо есть — долго не озябнешь.
— Домой придем — и прямо к нам, на печку, — сказал я…
Пока мы закусывали, мороз пробрал до костей. У нас начали стучать зубы. Мы плотнее прижались друг к другу. Яшка обнял меня и проговорил:
— Я, Вась, буду на тебя дышать, а ты на меня. Вот мы и согреемся.
Нам нужно было не сидеть, а идти, но мы не могли подняться. Спустя некоторое время, я увидел, что Яшка начинает дремать и уже ко всему становится безразличным. Я знал, что на морозе спать нельзя. Уж если заснешь, то никогда больше не проснешься. Меня точно пружиной подбросило, и я, вскочив на ноги, схватил Яшку за плечи и начал трясти:
— Не надо спать, не надо!.. Вставай! Теперь мы отдохнули… Пойдем, а то ночь наступит — тогда пропадем…
Яшка с трудом встал, посмотрел мне в лицо глазами, полными слез.
— А мне привиделось, будто мы с тобой на печи спим, — сказал он. —
— Иди за мной, — сказал я, — по проторенной тропке. Так будет легче.
Но Яшка, пройдя несколько шагов, отстал от меня и сел на дороге. А когда я подошел к нему, он сказал:
— Вась, не бросай меня, не уходи домой один…
Я успокоил его:
— Да ты что!.. Это я зачем тебя брошу?.. Скоро до старой ветлы доберемся, передохнем, а там и до дому рукой подать. Ты только не дремли, а то, на тебя глядя, и мне спать захочется. Тогда оба вот тут и заснем… А ведь нам, знаешь, Афанасьичу надо корзины плести…
Я старался подбодрить Яшку. Мои слова подействовали на него. Он даже улыбнулся и, вставая, проговорил:
— А какой жадный этот Афанасьич, правда?
— Правда, — ответил я.
И, совсем случайно обернувшись назад, я заметил приближавшуюся к нам черную точку. От радости у меня сильно застучало сердце, и я громко крикнул:
— Яшка!.. Яшенька!.. Смотри скорее — кто-то едет!
Яшка протер глаза и пристально глядел на черную точку, которая росла все больше и больше.
— Ну да, едет! — радостно воскликнул он и замахал руками. — Э-эй!.. Спасите, замерзаем!..
Вслед за Яшкой эти же слова повторил и я.
Подвода подъехала… Закутанный в тулуп человек остановил лошадь и быстро вылез из саней. Когда он распахнул тулуп и твердым, решительным шагом направился к нам, мы со всех ног бросились к нему навстречу…
— Дядя Максим, это ты?! — не веря своим глазам, в один голос воскликнули мы.
— Да, мои родные, это я самый… Что же это вы около дома замерзать вздумали? — прижимая нас к себе и закрывая полами тулупа, спрашивал он. — И санки с прутьями на дороге бросили… Пришлось мне подобрать их. А тут, видишь, и вас самих пришлось подбирать.
— Это я оплошал что-то, — сказал Яшка. — Через Волгу шли хорошо, а как на луговую дорогу повернули, так я из сил выбился… Он вот со мной измучился, — кивнул Яшка на меня и положил мне на плечо руку.
— А я в Большую Рязань ездил за овчинами… Иван Мироныч попросил. Сам-то он прихворнул что-то… Да что же это мы стоим? — спохватился дядя Максим. — Ехать надо скорее, ехать. Расстроился я, глядя на вас…
Дядя Максим усадил нас в сани, завернул в бараньи овчины, и мы поехали домой.
— Ну, дружки мои, должен вам прямо сказать, что вы все-таки герои, — прислонившись к нам, говорил он. — В такую стужу да в метелицу вам бы еще на Волге должен быть конец, а вы, смотри, куда ушли!.. Одним словом, молодцы и счастливцы вдобавок — от смерти избавились…
Дядя Максим поглядел на нас, облегченно вздохнул и, шевельнув вожжами, весело прикрикнул на гнедого:
— Но-но, кормилец, поторапливайся!..
Русак