Утро года
Шрифт:
— Ох, да ну тебя, Роман! Опять ты со своими притчами!.. От Гурьяна ничего не получили?
— Ничего. Как ровно в облака поднялся.
— Горе-то какое! — всплеснула руками мать. — Жив ли?
— А мне вот почему-то и горя мало, — сказал Роман, расстегивая вытертый полушубок и садясь на лавку. — Чую родительским сердцем, что Гурьян жив-здоров и на правильной дороге стоит…
— Кабы так — плохо ли! А то вон люди болтают, что Гурьян в городе с архаровцами связался — с нехорошими людьми.
— Знаю, Авдотья…
В разговор вмешался отец.
— А ты, Роман, не верь этому, — сказал он. — Мало ли злых языков.
— Да я и не верю. Пускай болтают. У нас с изъяном ни одного человека в роду не было. Жили все хотя и бедно, но честно.
Немного помолчав и оглядев меня и Яшку с ног до головы, Роман проговорил громче обычного:
— Ну, дружки-приятели, как хотите, а мне двух синичек давайте… Чтоб завтра же у меня в избе летали.
— У вас с теткой Ульяной изба маленькая, одной синички хватит, — сказал Яшка.
— Избенка, оно верно, хотя и махонькая, а этих чертей, прусаков, уйма! Одной тут никак не совладать с ними. Давайте двух, а то, пожалуй, и троечку. Сколько вам за них?
Яшка взглянул на Романа, потом на меня, но помолчал.
— Которые самые бедные, мы с них ни копейки не берем, — ответил я.
— Это, по-вашему, я самый бедный?
— Да, — сказали мы в один голос.
— Ну, как бы вы меня ни считали бедным, а я все же в состоянии уплатить вам за труды. Нате вот три копейки, а ежели не возьмете, то рассержусь, и синичек мне ваших тогда не надо.
…Только было мы с Яшкой приладились ловить синичек, как незаметно подкралась весна. Стало припекать солнце, таял снег, чернели дороги. Прекратилась охота на зайцев, улетели синички в лес до глубокой осени. Наступило самое трудное время: и хлеб весь к концу подходит, и копейку заработать негде — живи как знаешь!..
Ландыши
Весной с первым пароходом к нам в Заречье из Самары приехал низенький толстенький старичок, весь бритый, с розовыми пухлыми щеками. Юркий, подвижной, в белой панамке и в коротком пиджачке, он казался не настоящим, а игрушечным.
Остановился старичок у Карпа Ильича Табунова, имевшего связь с крупными самарскими хлебопромышленниками. Но вот какие дела у него были с приезжим старичком, при каких обстоятельствах и когда у них произошло знакомство, никто не знал. Всех мучил вопрос: кто это такой приехал к Табунову, по каким делам? Одни предполагали, что это приехал какой-нибудь новый хлебопромышленник, может быть, даже «мериканец», другие утверждали, что старичок в белой панамке и с тростью с металлическим набалдашником не иначе как «телячий дохтур».
Однако бритый старичок не был ни хлебопромышленником,
Но, как выяснилось, аптекарь приехал затем, чтобы с помощью населения произвести здесь заготовку ландышей, из которых, как он объяснил, вырабатываются «сердечные капли».
— За каждый фунт собранных ландышей буду платить три рубля, — сказал аптекарь окружившим его мужикам, женщинам, ребятишкам.
— А ежели я, к примеру, пудов пять их надергаю, тогда как? — неожиданно проговорил безрукий Матвейка Лизун. — Неужели, ваше степенство, вы мне за эти самые цветочки такие большие деньги заплатите? Смешно!..
— Ландыши принимаются только в сушеном виде, без листьев, — поправляя очки, сказал аптекарь. — Поэтому тут можно рассчитывать самое большее на один-два фунта.
— Э-э, а я думал, что сразу догоню Карпа Табунова, — засмеялся Матвейка и, махнув рукой, зашагал к дому.
Конечно, аптекарь меньше всего рассчитывал на взрослых. Вся надежда у него была на ребятишек: сбор ландышей — самое подходящее для них дело.
Эта необычная новость до того обрадовала и взволновала меня и Яшку, что мы даже задыхались от счастья. Ведь собирать цветы гораздо легче, чем ходить за прутьями или ловить зайцев петлями. Нам и во сне никогда не снилось, что за фунт ландышей можно получить три рубля!
У моей матери лицо загорелось румянцем.
— Господи, неужто это правда? — всплеснув руками, промолвила она. — Поезжай, сынок… может, дадут сколько, не обманут. А то у нас мука к концу подходит, еще только на одну затёвку хватит. Что будем делать?..
Ландыши росли в лугах, на гривах, в тени дубовых рощиц. Полая вода успела уже затопить все низины и зашла к нам в Сухую речку. Ехать туда нужно на лодке, а у нас ее нет. Вот беда! Лодку нам мог бы дать дядя Максим, но в это время он обычно ловит рыбу вентерями и уезжает из дому дня на два, а то и больше. Пришлось идти с поклоном к скуповатой вдове Христинье. Покойный дядя Аким оставил ей в наследство одноглазую пегую лошаденку, похожую на зебру, да самодельную лодку — долбленку.
Тетка Христинья встретила меня и Яшку неприветливо и, не дав объяснить, для чего нам потребовалась лодка, сердито закричала:
— Я вот вам дам лодку, будете знать! Ишь, неугомонные — опять чего-нибудь придумали!..
А когда мы подробно рассказали тетке Христинье о том, что из Самары приехал розовый старичок и покупает ландыши по три рубля за фунт, то она тут же подобрела и, наклонившись к нам, почти прошептала:
— А не врете?
— Да нет, тетя Христя, не врем. Хоть кого спроси.