Утро новой эры
Шрифт:
«Бедный, – выслушав, сказала бы Настя. – Тяжело тебе было».
А он, тронутый ее вниманием, небрежно ответил бы:
«Ерунда. Уже гораздо легче Я об этом и не вспоминаю, разве что снится иногда…»
«Ты счастливый… – тихо ответила бы она. – А я вот не могу…»
И рассказала бы что-нибудь о себе, и это окончательно разрушило бы стену между ними.
В реальности все вышло по-другому. Настя взглянула на часы:
– Ой, прости, мне надо бежать. Меня ждут. Это был знак, что разговор закончен, но Саша знал, что им по пути. Поэтому хотел выиграть еще хотя бы несколько минут.
А у ворот школы ее ждали. Знакомый камуфляж, знакомое лицо. Батюшки святы! У жизни, оказывается, есть чувство юмора.
Саша моментально все понял, и ему захотелось, чтобы старый знакомец – гигантский провал в земле – материализовался у него под ногами.
– Ты не устала, дорогая? – в голосе Антона, когда он обращался к ней, слышалась искренняя нежность.
– Это Саша, – запоздало представила девушка Данилова. – Он у нас работает.
– Да встречались мы, – разведчик пожал Александру руку. – Обживаешься, значит, Санек? Здесь работаешь?
– Еще в стройотряде немного.
– Похвально, похвально, – он повернулся к Насте: – Ну что, детка, поедем?
Они сели в машину – защитного цвета джип. Настя помахала Саше рукой и машина рванула с места. Выехав за ворота школы, джип покатил в сторону Рассветной, где стояли коттеджи на одну семью, их давали в основном молодоженам.
А она молодец, подумал Данилов. Хорошо, что не предложила из вежливости зайти на чай. Нет ничего противнее формальной любезности. Ведь ясно же, что я ей не нужен даже как приятель. Да и какая может быть дружба между мужчиной и женщиной?
Добравшись до своего общежития на улице Главной, Данилов постарался навести о ней справки. Конечно, надо было сделать это раньше. Добрые люди рассказали ему, что прежде чем попасть в убежище, Настя несколько недель выживала одна. И этого ему было достаточно, чтобы понять многое, если не все.
«Некоторые такое повидали…» – вспомнил он ее слова. А она сама разве не повидала? Да, наверно, не меньше него. Но почему-то даже не попыталась поделиться, сразу выставила барьер. И правильно. Нечего подавать ему ненужные надежды.
А на следующее утро в школе его ждал разбор полетов.
– Сашенька, а почему вы отпустили детей раньше времени?
В сиропном голосе директрисы зазвенели стальные нотки.
«Какая сволочь меня заложила?…».
– Мы все успели пройти, – ответил он.
– А что такое дисциплина, вам известно?
Выслушивая отповедь, Данилов с трудом сдерживал усмешку. Его откровенно забавлял этот цирк. Что-то оставалось неизменным, например то, что женский коллектив из двадцати человек не мог быть дружной семьей. Это был террариум, и попавший в него мужчина должен был почувствовать себя здесь крайне неуютно.
– Хорошо, Алевтина Михайловна, – произнес он, когда поток красноречия директрисы иссяк. – Этого больше не повторится.
Раньше он принял бы подобную нотацию как должное, но теперь что-то в нем изменилось. Он по-прежнему не любил говорить людям в глаза, что они сволочи, но заметил, что сдерживать себя ему стало труднее.
Потянулись
Как-то незаметно август сменился сентябрем, и в одни прекрасный день, в воскресенье, проснувшись и выглянув в окно, он увидел над павильоном раздачи продуктов плакат.
«ДЕНЬ УРОЖАЯ. В 18:00 в клубе Праздник. Танцы, выпивка, угощение, живая музыка!», – было написано красной акриловой краской на белом полотнище.
Данилов не сразу понял смысл этого мероприятия: урожай был более чем скромным. Их бригаду несколько раз бросали помогать «колхозникам», и он видел все своими глазами. Весной, как только начал сходить снег, глубоко промерзшую землю стали размягчать, разводя костры, рыхлить и вносить в нее тонны минеральных удобрений. Но, несмотря на мелиорацию, более-менее хорошие всходы получились только в теплицах. За пределами парников росла лишь картошка, и то – карликовая, «тундровая». Поэтому на то, что рацион станет гораздо разнообразнее, никто не надеялся. По своему пайку Данилов заметил, что старую водянистую картошку сменила крепкая молодая, но количество ее осталось прежним. Наверно, дело было в желании администрации сделать людям праздник посреди серой рутины.
Данилов не любил публичные мероприятия, но все же подготовился. Надел свой приличный костюм, тщательно побрился и побрызгался одеколоном.
Начать обещали в шесть часов вечера, но уже в половине шестого к зданию клуба начал подтягиваться празднично одетый народ.
Без четверти шесть двери открыли, и человек восемьсот, к тому времени уже уставшие ждать, хлынули внутрь, едва не затоптав четверых дежурных. Возникла давка, но откуда-то выскочило два десятка дружинников, явно злых от того, что их в этот день пустят за стол последними. Не сразу, но им удалось успокоить толпу.
Когда народ расселся, на сцену вышел Демьянов и произнес короткую речь. Данилов ловил каждое его слово.
Данилов видел Демьянова вблизи всего раз, когда тот инспектировал коммунальное хозяйство, и майор тогда показался ему измотанным до предела. И не старым, а каким-то надломленным. Когда ты сам такой, то легко можешь почувствовать это и в других.
– Развлекайтесь и не в чем себе не отказывайте, – закончил свое выступление Демьянов. – Вы это заслужили, – после чего ушел, сославшись на занятость. Чем он мог быть так занят, когда аврал худо-бедно прошел? Скорее, просто плохо себя чувствовал. Сердце? Печень? Желудок?
Вслед за ним на сцену взошел Богданов. Люди сникли, ожидая двухчасовую лекцию. Но он их удивил.
– Думаете, я буду рассказывать, как Сибирь станет колыбелью новой цивилизации? – голос его, усиленный микрофоном, был слышен в каждом уголке большого зала. – А не дождетесь. Мы здесь собрались, чтобы хорошо провести время, и на один вечер забыть обо всех наших делах. Мне вот тут передали записочку мол, по какому поводу веселье. А нет никакого особого повода. Просто стало скучно, выдался ясный денек, вот и решили устроить праздник. Все в банкетный зал!