Утро под Катовице-2
Шрифт:
Супруга в молчаливом раздумье доела яичницу, потом отнесла пустые тарелки на кухню и вскоре принесла две чашки с кофе.
— Да, — наконец нарушила она молчанье, — сегодня же куплю билет.
— Вместе пойдем, купим на вечерний субботний, я вместе с тобой доеду до Москвы, в воскресенье посажу тебя на киевский поезд и к утру понедельника вернусь в Горький.
Болеслава в ответ на проявленную заботу благодарно посмотрела на меня своим лучистым взглядом, под волшебным воздействием которого я немедленно подошел к ней, поцеловал в губы, потом взял на руки и отнес в спальню. Как же я счастлив!
Через два часа мы всё же нашли в себе силы разомкнуть сладострастные объятия и, приведя себя в порядок, вышли из дома. До вокзала было недалеко — двадцать минут пешком в прогулочном темпе. Дольше пришлось в очереди за билетами стоять.
На следующий день я приехал в техникум на тренировку. Вообще, на лето я планировал устроить в секции
Построив девушек, я подозвал к себе Лизу Большакову и приступил к объяснениям:
— Хоть самбо и расшифровывается как самооборона без оружия, но думаю не будет лишним изучить некоторые приемы ножевого боя, в первую очередь для того, чтобы научиться хорошо защищаться от противника, вооруженного ножом. Сегодня я Вам покажу как снимать часового стоящего на посту. Лиза, повернись спиной!
После того, как девушка выполнила команду, я скользящим шагом подкрался к ней сзади, левой рукой закрыл рот, а правой нанес удар резиновым иммитатором ножа под левую лопатку. Затем продолжил объяснения:
— Как видите, на первый взгляд ничего сложного, однако для удачного выполнения акции надо быть максимально внимательным к деталям. Во-первых, подходить надо точно сзади, иначе часовой может заметить движение, что называется «краем глаза», во-вторых единственное подходящее место для удара — это небольшая область спины под левой лопаткой, чтобы наверняка пробить сердце. Удар наносится правой рукой, поэтому нанося его, смещаемся влево и одновременно с захватом рта противника бьём так, чтобы лезвие прошло между ребрами. Сразу оговорюсь, что колоть спереди в грудь вот так, — я показал на Лизе неправильный прием, — Нельзя, так как у противника на груди может быть значок, медаль, ну или портсигар в нагрудном кармане, а резать горло неэффективно, так как в этом случае человек может прожить ещё несколько секунд, что в боевой обстановке значит очень много. Да и в крови испачкаетесь… Всё понятно? Тогда приступаем!
Далее в течении этой тренировки я показал девушкам ещё пару приемов с ножом, а также защиту от таких ударов. По окончании тренировки сообщил Лизе, чтобы распространила по своим каналам информацию о том, что я устроился на работу и с инструкторами смогу заниматься только в воскресенье после четырех часов.
В понедельник машина за мной подъехала чуть раньше, чем договаривались, но я уже был полностью собран и не заставил себя ждать. Выйдя к автомобилю, я обнаружил, что кроме Безрукова, который сидел за рулем, в салоне находится ещё два человека. Свободным оставалось только место на заднем сиденье справа, которое я и занял. Рядом со мной сидела русоволосая женщина среднего телосложения в возрасте лет тридцати пяти, которая первой протянула мне руку и представилась:
— Пастухова Мария Трофимовна.
— Очень приятно, Ковалев Андрей Иванович, — ответил я, пожав мягкую ладонь.
— Я знаю, Василий Лукич про Вас рассказал, — доброжелательно откликнулась собеседница, и показав взглядом на мужчину, сидящего на переднем сиденье, сообщила, — а это Сухарев Кондратий Петрович.
Тот тем временем слегка повернулся на своем месте, но не стал тянуть руку между сиденьями, а ограничился минимумом вежливости:
— Рад знакомству.
В течении нашей поездки выяснилось, что во-первых Мария Тимофеевна работает врачом-терапевтом в заводской поликлинике, а во-вторых, это очень общительная и разговорчивая особа. Прямо до коликов в печенке разговорчивая.
По приезду мы с Безруковым направились в заводоуправление, где я тщательно прочитал и подписал документы. Далее он проводил меня в опытно-производственный цех, где познакомил с персоналом, после чего мы, посовещавшись и определив планы, приступили к работе. Сроки наркомат нам определил жесткие, но на мой взгляд, вполне выполнимые. Снегоход — штука относительно простая, ненамного сложнее велосипеда. По большому счету, здесь только два сложных узла — двигатель и коробка передач. Двигатели, благодаря связям Безрукова, должны поступить на завод до конца недели — он сам за ними выезжает во вторник. А вот КПП придется делать с нуля. Мною уже в изначальном проекте была предложен вариатор на четырех конусах, однако Безруков, хотя и был восхищен изяществом конструкторского решения, всё же предложил сделать прототип ещё и и с механической коробкой передач. Я согласился на это его предложение, так как у меня были сомнения, что на доступном мне заводском оборудовании можно сделать качественную автоматическую коробку — здесь очень важна точность обработки деталей. Определив задачи на ближайшее время, мы приступили к работе. На следующий день Василий Лукич уехал в Подольск за двигателями и всё руководство производственным процессом осталось на мне. Тут я столкнулся с тем, что в наш небольшой коллектив хоть и были подобраны относительно неплохие специалисты, но с производственной дисциплиной и инициативой у них было туго. Эти ребята были готовы ходить на перекур каждые полчаса, поставленную задачу делали медленно, с ленцой, а когда заканчивали какую-либо работу, то не спешили об этом сообщить, чтобы не получить новое поручение. Одним словом, все дружно волынили. Я как-то по-иному представлял себе советский пролетариат. Но жесткий контроль, командный опыт, полученный мною в Финляндии и демонстрация орденов сделали свое дело: к пятнице мне удалось заставить коллектив работать без моего ежеминутного контроля. А там и Безруков приехал, активно подключившись к делу. В субботу (рабочая неделя-то шестидневная!) мы с ним ещё раз обсудили наши планы и сошлись на том, что я концентрирую свои усилия в первую очередь на коробках передач, а на нём — все остальные агрегаты.
Вечером я вместе с Болеславой выехал в Москву. Там мы на метро добрались до Киевского вокзала, где в десять часов утра я посадил её на поезд до столицы Советской Украины и в расстроенных чувствах отправился бродить по московским рынкам, где к моему глубокому удовлетворению, смог купить то, что искал — сильно подержанную печатную машинку с дореволюционным шрифтом и пачку бумаги немецкого производства. Это были весьма значимые детали для выполнения ещё одного моего плана.
Изначально, попав в СССР, я имел довольно простые намерения — легализоваться, получить неплохой источник дохода и избежать участия в боевых действиях. Если говорить о доходе, то я частенько вспоминал о саквояже с золотишком, который зарыл неподалеку от Львова, однако сейчас дотянуться до него не было никакой возможности. Между Западной Украиной и СССР так и оставалась граница с паспортным контролем и досмотром, пересекать которую можно только при наличии специального разрешения, которое в общем получить несложно, вон Болеслава без проблем получила разрешение на выезд, надеюсь и на обратную дорогу получится в Киеве оформить. Но у меня статус особый, поэтому без шансов. Можно было бы дать координаты закладки Болеславе, но вдруг она засыпется при перевозке через границу? Мне любимая дороже всего золота мира. Кстати, те драгоценности, которые я отдал Болеславе перед расставанием под Немировом, она полностью привезла сюда, но там в основном были женские украшения, да и не в том количестве, чтобы вызвать у таможенников серьезные подозрения. Однако их оказалось вполне достаточно, чтобы поддержать наше благосостояние. Так что, как это ни печально, саквояжу скорее всего придется ждать меня до конца войны. В этой связи меня более всего бесило то, что там было полно иностранной валюты в бумажных банкнотах. Марки после войны станут макулатурой (а их там больше всего), франки и фунты сильно упадут в цене. Курва! Пся крев! И трехэтажный русский мат в придачу!
Ладно, кажется я отвлекся. Так вот, что касается печатной машинки. Изначально я не хотел сообщать о своих послезнаниях советским власть предержащим. Так спокойнее. Мне спокойнее. Я ведь знаю, что СССР всё-равно победит. Но пожив здесь, повоевав плечом к плечу с советскими гражданами, я стал ощущать какую-то общность с окружающими меня людьми, можно даже сказать, что я полюбил тех простых и открытых людей, которые в большинстве своём окружали меня. Поэтому после возвращения с войны я стал обдумывать возможность письма Сталину, такого письма, чтобы не навредить ни себе, ни стране. А то и другое вполне возможно, если рубануть всю правду-матку. К примеру если написать про ядерное оружие и Сталин вдруг поверит в возможность его создания и бросит на это направление все силы, а в результате, по различным причинам бомбу сделать не смогут, истратив ресурсы которые были бы полезнее на других направлениях. Или, поверив в неизбежность войны, Сталин решит нанести превентивный удар, начнет концентрировать войска на границе, но немцы, получив об этом информацию, с учетом более развитой транспортной сети и лучшей организации, смогут быстрее сформировать ударные группы, а затем и разбить нашу армию в приграничном сражении за счет боевого опыта и лучшей тактики. В этом случае у СССР второго эшелона не останется и дорога на Москву будет открытой. И вот после долгих раздумий я решил написать в адрес руководства СССР от имени выдуманного белоэмигранта, который якобы получил доступ к военно-политическим секретам третьего рейха. Письма будут мною печататься на импортной бумаге с помощью машинки со старым шрифтом. Теперь вот ещё надо старую дореволюционную грамматику изучить. Разумеется, на этих приобретениях я не остановился (в кои-то веки в Белокаменную выбрался), купив на рынках по сумасшедшим ценам кофе, английский чай и кое-что из одежды.
По возвращении в Горький я впрягся в работу на полную катушку. Времени на раскачку нет совсем. Тут ведь оригинальная система мотивации — за невыполнение правительственного поручения могут и в саботаже обвинить, со всеми вытекающими последствиями. Эту тему я с Безруковым не обсуждал, но было видно, что он тоже понимает опасность затягивания сроков. Поэтому мы вдвоем и оставались каждый день, работая сверхурочно. Это у пролетариев восьмичасовой рабочий день, как положено, а нам, инженерам, о таком даже мечтать нельзя. Разумеется, на автозаводе мы такие были не одни. Тот же Сухарев выходил с завода вместе с нами около восьми вечера. Пастухова уезжала раньше, так она и не инженер.