Утро под Катовице
Шрифт:
Как ты там, милая, все хорошо?
У меня все в порядке, любимый, но мне всё-равно страшно. Они ведь кругом!
Не боись, прорвёмся!
Ну и дальше в том же духе, она делилась своими страхами, а я, с максимальной уверенностью в себе, убеждал её, что всё будет хорошо.
Так, разговаривая со спутницей, я вел танк на восток в течении сорока минут, преодолев за это время около восьми километров по пересечённой местности. Согласно карте, до окончания этого лесного массива оставалось около пяти километров. С очень высокой долей вероятности, фрицы приготовили мне там теплую встречу, которой мне хотелось бы избежать. Исходя из этих соображений, я свернул на север и уже через десять минут подъехал к опушке, остановившись под крайними деревьями. Затем, выбравшись из танка, я задумчиво осмотрел растущие поблизости сосны, убеждаясь, что забраться на них для осмотра окрестностей нет никакой возможности. Поэтому с максимальной осторожностью я прокрался через полосу молодой поросли, растущей вдоль опушки, и осмотрелся вокруг. Из-за рельефа местности радиус обзора был не более полутора километров, но можно было с уверенностью утверждать, что в секторе обзора немецких заслонов не было. Вряд ли бы они смогли здесь качественно замаскироваться за тот небольшой промежуток времени, когда им стала ясна траектория моего движения. Ещё раз окинув взглядом два хуторских подворья и сжатое пшеничное поле, я приметил холм, нет даже не холм, а небольшое повышение рельефа, пригодное для более информативного осмотра окрестностей. А то ведь пока я даже не мог определиться
Анджей, а ты на мне женишься? — ну вот, теперь знаю, да и нетрудно было догадаться. И только я открыл рот, чтобы рассыпаться в обещаниях, как она продолжила, — нет, ничего не говори, какая я глупая, ты ведь мне ничего не должен, ты ведь посланник, а я тебя недостойна…
Ну что ты, милая… — бросив пустую банку на землю, я обнял девушку за талию, а другой рукой погладил по голове, — никакой я не посланник, и я тебя люблю и женюсь на тебе.
Правда? — Болеслава заглянула мне в глаза с такой щенячьей надеждой, что мне стало неловко — ну как тут можно что-то гарантировать?
Правда! — как можно уверенней ответил я.
Значит, мне нужно будет развестись с Казимиром, — тут же начала она строить планы, снова положив мне голову на плечо, — даже не знаю, как это сделать… А ты точно посланник, я знаю, что ты не из нашего мира, другие не замечают, а я чувствую… — перескочила Болеслава на другую мысль, но я остановил её нежным поцелуем.
Это все потом, сначала надо вырваться отсюда, — прервал я это разоблачение попаданца и, соскочив с кормы, вновь отправился на свой древесный наблюдательный пункт.
На часах было ещё без четверти семь, но, благодаря плотным тучам, уже наступила непроглядная ночная темень для всех людей под этим неприветливым небом, за исключением одного человека — меня. С дерева мне все также была видна дорога, по которой по прежнему шла пехота. Тут следует отметить, что пехотная колонна состоит не только лишь из одних пеших солдат, вместе с ними по польской земле лошади волокут тяжело груженые телеги и пушки, вслед за ними со скоростью пехотинца тащатся грузовики. Поразмыслив, я вернулся в танк, сказал спутнице, чтобы она заняла свое место в башне и переместил панцер на километр восточнее. Забравшись на новом месте на дерево, я убедился, что поступил правильно — открывшийся вид давал гораздо лучший обзор на дорогу. Теперь можно было планировать, основываясь на достаточном количестве исходных данных. Насколько я мог сейчас видеть, у меня была возможность выехать на дорогу, не потревожив посты, выставленные в селе, так как поблизости от подворий, расположенных между мной и шляхом, фрицев видно не было. Для большей надёжности я слез с дерева и пробежался почти до самой дороги, обследуя будущую траекторию движения. Да, немцев здесь нет и собаки не лают. То есть присутствуют все основные условия для тайной операции. Поэтому, вернувшись, я вывел танк из леса и, проехав вперёд, остановил его в двух сотнях метров от дороги, даже не думая о маскировке, наоборот, убрал с брони все маскирующие ветки. Теперь оставалось только дождаться прорехи в движении. Выключив двигатель, я, подвинув спутницу, перебрался на командирское место, и высунулся по пояс из люка, всматриваясь в движущиеся по шляху немецкие войска. Примерно через час моё терпеливое ожидание было вознаграждено — вслед за пешей колонной проследовали два десятка грузовиков, после которых дорога осталась пустой. Понимая, что такую возможность нельзя упускать, я вернулся за рычаги, запустил не успевший ещё остыть двигатель и двинулся вперёд, быстро догнав колонну и пристроившись к ней сзади. Болеславе я сказал, чтобы она, сидя на командирском месте внимательно следила за дорогой сзади и сообщила, когда сзади появится транспорт. Немцы из впереди идущей колонны никак не прореагировали на моё появление, в кузовах солдат не было — тенты были закрыты наглухо, а из кабины мой панцер можно было увидеть только в зеркало, а много ли там разглядишь? Ну едет кто-то, только свет фар и видно. Так и тащились потихоньку на в ночной тьме через польские просторы. Через час Болеслава сообщила, что сзади издали виден свет фар, который, по всей видимости, принадлежал механизированному подразделению, так как довольно быстро приближался. Меня эта ситуация несколько нервировала, хотя я был почти уверен, что они для меня опасность не представляют. Но, как бы то ни было, в течении часа эта колонна нас догнала и пристроилась сзади, перейдя на черепашью скорость пехоты, идущей впереди меня. Такой порядок движения сохранялся почти до полуночи и мне стоило огромных усилий не заснуть за рычагами.
Дрема накатывала волнами, она то набрасывалась на мой разум и тело наливая свинцом веки и подбрасывая короткие сновидения-галлюцинации, которые мне удавалось отогнать лишь напряжением силы воли, то отступала, и тогда я встряхивался, осознавая опасную реальность окружающей действительности. Попытка привлечь Болеславу к помощи в деле борьбы со сном не увенчалась успехом — девушка лишь что-то сонно промычала в «говорилку», дав понять, что в этом вопросе она мне уже не союзник. И вот, в половине двенадцатого ночи, когда я уже стал обдумывать, как бы мне свернуть в какой-нибудь лес или рощу для отдыха, впереди идущие автомобили неожиданно для меня остановились. Я тоже нажал на тормоз и, взяв свою флягу, отпил из неё и с удовольствием протер лицо влагой, а то во время движения необходимость держать рычаги обеими руками лишала меня меня этой простейшей возможности взбодриться. Сонливость отступила, и мне оставалось только ждать дальнейшего развития событий. Происходящее на дороге впереди меня, было скрыто кузовом грузовика, поэтому я решил совместить необходимое с полезным: выбравшись из люка отошёл на левую обочину и, с наслаждением опустошая переполненный мочевой пузырь, осмотрелся. Благодаря своему отличному ночному зрению, я смог сразу определить причину остановки — пехотный полк располагался на привал в чистом поле. Потом я глянул на технику, которая следовала позади меня, а то Болеслава ранее мне могла сообщить только том, что видит фары, теперь же мне было видно три броневика, вставших непосредственно за панцером и десяток грузовиков за ними, оттуда тоже вылезали фрицы и справляли свои надобности. Несколько немцев направились в мою сторону, но я не стал их дожидаться и вернулся в танк, к которому они не проявили никакого интереса, пройдя дальше. Заняв кресло мехвода я ещё раз умылся водой из фляжки, нашел в припасах чёрствый хлеб и копчёную колбасу и с аппетитом перекусил. А вскоре тронулись с места стоявшие передо мной грузовики. Теперь стало очевидно, что они не входили в состав пехотного полка, как я предполагал ранее. Я поехал вслед за ними, стараясь не отставать, чтобы создать видимость единой колонны. Теперь, когда впереди не было сдерживающего фактора в виде пехоты, скорость существенно возросла и уже через час, проехав по мощеной булыжником улице крупного села и миновав два дорожных поста, не обративших на мой танк никакого внимания, я проехал по мосту через Сан. На восточном берегу также было село, но уже меньшего размера в котором я проделал следующий маневр: съехал с дороги и встал у обочины, пропустив следовавшие за мной подразделение, а затем пристроился сзади этой колонны и, проехав мимо очередного немецкого поста, покинул село. Сделано это было по следующим соображениям: мне была нужна возможность не привлекая внимания покинуть колонну, а тут, в населенном пункте с немецким гарнизоном, выход из колонны должен вызвать куда меньше подозрений. Далее, проехав так ещё около двадцати минут, я свернул с дороги в первом же лесу и вскоре остановился под кронами вековых дубов. Решив, что тут неплохое место для отдыха и временной дислокации, я пробежал по следам панцера до дороги и тщательно их замаскировал, после чего сделал несколько кругов по ночному лесу вокруг стоянки, а затем вернувшись в танк, уснул на водительском кресле. Проснулся я от того, что Болеслава спросила меня:
Анджей, ты спишь?
Идиотский вопрос, на который спросонья так и хочется ответить матом, не взирая на личности. Еле сдержался.
Нет, милая, уже проснулся.
Прости, что разбудила, но у меня проблемы, а на улице дождь…
«Проблемы это плохо, дождь это хорошо…» — начал я мысленно анализировать её болтовню.
Мне нужно кое-что сделать, но я не могу это сделать снаружи, ведь там дождь, поэтому мне нужно, чтобы вышел…
«Она что, тут облегчиться задумала? Ну дела…»
А куда ты это делать собралась, у нас ведь нет ночного горшка?
Горшка?.. Зачем?.. Я не… Как ты… — несвязно попыталась она мне что-то ответить, однако, наконец, до меня дошло:
Извини, если месячные, то так сразу бы и сказала! — «А то тык-мык — в голове затык!»
Анджей, но так же не принято!
Глупости все эти ваши экивоки… Ладно выхожу, у тебя полчаса, — поставив таким образом точку в разговоре, я покинул танк.
Затем, добежав до ближайшего дерева, я попытался укрыться под его кроной, однако толку от этого было мало. «Надо было хоть шинель прихватить!» — запоздало думал я, чувствуя как быстро намокает одежда под струями воды, стекающей сквозь листья. Промокнув до нитки, я, наконец, дождался истечения отведённого девушке времени и запрыгнул в люк механика-водителя.
Возмущения со стороны спутницы не последовало, стало быть, она уложилась в заданные тридцать минут. А значит, теперь моя очередь заняться собой — забравшись на более просторное место наводчика, я стал стаскивать с себя мокрую одежду. Сзади послышался удивленный голос:
Анджей, а ты зачем раздеваешься?
Не зачем, а почему! — банальная шутка как раз пришлась к месту, и я продолжил, — промок насквозь, вот и раздеваюсь!
Ой, извини, что из-за меня, но надо было хотя бы шинель взять!
«Ну вот ведь какая умница, не то что я — дурак дураком!» — саркастически подумал я и, скинув с себя трусы, закутался в сухую шинель.
Ну что уж теперь… Милая, будь добра, найди… у нас ведь осталась самогонка? Для сугреву, ну и закусить…
Девушка не стала спорить (не зря ведь медицине училась, понимает основы!), а перебралась на место заряжающего, оттуда дотянулась до сложенных внизу вещей и, вскоре, поставив на казенник эмалированную кружку, до половины наполнила её мутноватой жидкостью. «Молодец, в самый раз!» — с благодарностью подумал я, опустошив кружку. Далее, закусив куском колбасы, Я постарался устроиться поудобнее и расслабился. Спать уже не хотелось, думать тоже. Повернув голову в сторону Болеславы, так и оставшейся на месте заряжающего, я встретился с её фирменным лучистым взглядом. Эх, как хорошо было бы сейчас обнять эту чудесную девушку и так и сидеть, прижав её к себе и вместе слушать шум дождя. Но танк совершенно не предназначен для романтических обнимашек. Между креслами мехвода и стрелка-радиста расположена весьма объемная трансмиссия, между местами наводчика и заряжающего — не менее объёмный казенник пушки. А на командирском кресле и одному-то не слишком просторно. Недоработка конструкторов, однако. Поэтому мы так и сидели с девушкой по разные стороны от орудия и нежно смотрели друг на друга. Хорошо сидели, молча, ничего не делая и никуда не спеша. Постепенно веки мои сомкнулись и я задремал, а когда проснулся, то дождь уже кончился и Болеславы в танке не было. Выглянув из танка через боковой люк, я обнаружил, что небо очистилось и радостно светит полуденное солнце. А когда выбрался из люка, встав на крыле, то увидел и Болеславу, одетую в платье, которая развешивала мокрую одежду на ветках. «И как это у нее получается? — задался я вопросом, глядя за её изящными движениями, — просто занимается хозяйственными делами, а смотрится так, будто балетную партию танцует!» Почувствовав мой взгляд, девушка обернулась и помахала мне шелковыми панталонами:
Я постирала, но скоро высохнет, солнце хорошо греет!
Действительно, чувствовалось, что броня танка уже нагрелась, и с зелени влага испаряется прямо на глазах. Кивнув девушке, я уселся на башню и продолжил любоваться красавицей, бросавшей на меня каждые несколько секунд обворожительные взгляды. Закончив с одеждой, она подошла к танку и, подбоченясь, вопросительно-игриво посмотрела на меня. Вроде того: «И чего это пан солдат так томно смотрит на честную девушку?». Да она ещё и актриса!