Утро под Катовице
Шрифт:
Поев, я занялся изучением содержимого портфелей эсэсовцев. А Збигнев предложил вытащить танковую рацию и подключить её к автомобильному аккумулятору — дескать, если и сядет, то движок можно запустить и кривым стартером. Дав ему карт-бланш, я отправил свободных от караула солдат помогать мужикам с доделкой хибары, а сам уселся с портфелями на корме танка. Как и ожидалось, нашлось много интересного, например приказ для айнзацгрупп СС о порядке проведения акций устрашения, в котором подробно объяснялись цели и методы. Далее я раскопал брошюру с изложением обоснования превосходства арийской расы и неполноценности евреев, цыган и славян. Затем шли отчёты командира этой «спецгруппы СС» об уже проведенных акциях устрашения. К сухим описательным отчётам (состав проступка, за который применена казнь, подробное описание самой экзекуции) прилагались аналитические записки, в которых рассматривались недочёты при проведении акций, излагались предложения по повышению эффективности действий эсэсовцев. Чтиво не для слабонервных.
Решив,
Да, Болеслава, я хотел спросить, как там дела у Милоша?
Пока без сознания, но хуже не становится… Пока ничего не ясно, — ответила она с лёгкой грустью в голосе и тоже перевела взгляд на костер.
Ну, будем надеяться на лучшее, — подытожил я и пошел к танку.
Отвлекся, называется, теперь опять отвлекаться надо, а то будут опять сны ночью… красочные… с утренней неожиданностью. Посмотрев с ненавистью на эсэсовские портфели, решил отложить их дальнейшую ревизию и проверить, что делают мужики с солдатами. Вот у кого работа кипит! Рядом с хибарой уже построили навес, как я понял, для дров. Лешек совместно с солдатом обмазывают глиной крышу, набранную из жердей. Тадеуш с другим солдатом возится у хибары, укрепляя стены. Увидев меня, все дружно бросили работу и сели на лежащее поблизости бревно. Я тоже сел рядом, оглядывая фронт работ. Даже не знаю, чем я тут могу быть полезен? Разве что посоветовать рыть землянки, ведь в этой хибаре зиму не пережить.
Пан офицер, а что дальше? — первым разрушил молчание Лешек.
Как-то совершенно естественно все эти люди приняли мою руководящую роль, называют офицером, хотя никакого подтверждения моего офицерского звания не видели, да и не могли видеть. Я даже стал чувствовать, что обязан решать теперь их проблемы, а мне это надо? Мало того, что спас, кого от смерти, кого от плена, так теперь ещё думай, что с ними дальше делать! Да и в самом деле, зная будущее, я совершенно не могу ничего им посоветовать. Впереди у Польши непроглядный мрак фашистской оккупации, да и потом светлого будущего не будет. А у этих людей, чтобы они ни делали, шансов выжить очень мало. Это сейчас все силы Вермахта заняты в боях с остатками пытающейся сопротивляться польской армии, но уже через две недели война будет завершена и для немцев не составит труда тщательно прочесать лесные массивы, вызывающие подозрение на предмет наличия в них недобитых польских военных. Да даже и без этого выжить зимой в лесу с женщинами и детьми — крайне сложная задача. Выйдя из задумчивости, я обнаружил, что поляки так и сидят рядом, напряжённо ожидая моего ответа. Ладно, поговорим:
Не хотелось бы вас огорчать, но я думаю…
В это время раздался крик Збигнева:
Работает! Радио Варшавы говорит!
Все население лагеря бросилось к грузовику, возле которого радостный мастер призывно махал руками. Когда народ собрался у автомобиля, Збигнев надел наушники и стал пересказывать, что он слышит.
Люди с надеждой вслушивались в каждое слово доморощенного диктора, пытающегося вслед за радиостанцией убедить слушателей, что Польша сражается, что ещё не всё потеряно, и их лица все больше мрачнели. Бои уже идут под Варшавой, западнее и южнее которой организованных польских войск уже не осталось. Остаётся надежда только на Францию с Англией, которые объявили войну Германии и сделали ряд жёстких заявлений, но пока на заявлениях все и остановилось. Через полчаса уставший говорить Збигнев закончил сеанс, но люди остались на месте, чтобы обсудить услышанное. Они пересказывали друг другу только что услышанные фразы о Варшаве, о сопротивлении, стараясь самих себя убедить, что ещё не всё потеряно. Но получалось это у них как-то неуверенно. Постепенно все скопились около меня и стали засыпать меня вопросами, о том, что же думаю я? И мне пришлось взять слово.
Сообщения радио лишь подтверждают, то что я прочитал в немецких бумагах. Большая часть Войска Польского разгромлена, сопротивление разрозненно, кроме того, во вражеских документах я прочитал, что вскоре СССР нанесет удар с востока, с целью оккупации территорий с белорусским и украинским населением. Надежда на помощь Англии и Франции — это самообман, они предали нас.
После моих слов поляна на полминуты погрузилась в тишину. Осознание моих слов происходило медленно, вот солдаты ссутулились, опустив мрачные взгляды в землю, вот Елена зашмыгала носом, готовая разреветься, и вот наконец Тадеуш нашёл в себе силы задать вопрос растерянным голосом:
Так что же теперь делать?
Гражданским стараться выжить, а солдатам бороться с врагом, а о том, как это сделать, ещё предстоит всем нам подумать. А сейчас попрошу всех продолжить заниматься своими делами! — ответил я и, обратившись к одному из солдат, приказал:
Идите менять дозорных! И не раскисать!
Есть, пан офицер! — бойцы подхватили винтовки и отправились к постовым.
А я вернулся к танку и вновь углубился в изучение содержимого портфелей эсэсовцев. Здесь ещё было много интересного — в первую очередь меня заинтересовал комплект карт, так как ранее имевшиеся у меня карты на востоке заканчивались Перемышлем, а здесь была и вся Западная Украина, хотя и с более мелким масштабом. Также весьма любопытным было приложение к приказу о спецоперациях с указанием состава айнзацкоманд, их позывных и районов деятельности. Прочитав эти и другие документы, я понял, что мне относительно повезло, а точнее, повезло освобожденным узникам. Основные силы эсэсовцев на окружающих территориях численностью сто тридцать четыре человека базировались в Дембице, а для проведения акций и зачисток они выезжали отрядами не менее двадцати человек. То, что я встретился со столь малочисленным подразделением под руководством гауптштурмфюрера Ганса Нойнера, благодаря которому я и имел возможность читать эти документы, можно было, наверное, объяснить, его расслабленностью и кровожадностью. Кроме осуществления показательной казни еврейской семьи в Пильзно, он провел ещё и сбор сведений о проживающих в округе евреях и отправил основной состав подразделения по установленным адресам, а сам, в сопровождении трёх головорезов, поехал проводить экзекуцию семьи Тадеуша. Уверен, что сейчас эсэсовцы землю носом роют в поисках меня и сбежавших узников. Но, к счастью, пока их поиски не увенчались успехом.
Закончив с первым портфелем, я перешёл ко второму. Здесь находки были не менее интересными. Сверху лежал фотоаппарат «Лейка-2» с наполовину отщелканной пленкой, нашлись и две отснятые кассеты. А в небольшом блокнотике мною был обнаружен перечень снимков — что, где и когда запечатлено. Как следовало из этих записей, примерно треть отснятого объёма занимали снимки акций устрашения, а остальные кадры были посвящены различным военным темам: польские военнопленные, польская же разбитая техника, победоносные солдаты Вермахта и т. д. Следующей, не менее важной находкой, были деньги в сумме две тысячи череста двадцать рейхсмарок и финансовые документы, согласно которым, данные денежные средства были предназначены для оплаты доносов, поступающих от местного населения. И, что немаловажно, немалая часть уже была израсходована. Здесь же находился и отчёт с записями о том, кому, сколько и за что уплачено. Немного подумав, я позвал Болеславу, которая, услышав мой зов, немедленно бросила чистить картошку и грациозно подбежала ко мне, выражая всем своим видом желание угодить. Ох, еть, опять эти восхищенные глаза!
Болеслава, скажи, у тебя как с немецким языком?
Хорошо, в гимназии изучала.
На, — я протянул ей отчет о выплатах, — надо сделать копию, вот чистая бумага и карандаш.
Девушка пробежала глазами отчёт, и, нахмурившись, негромко выругалась:
Пся крев!
Затем, взяв письменные принадлежности, она приступила к делу, а я продолжил изучение содержимого портфеля. Вытащил и пролистал ещё пару брошюрок нацистского содержания, потом достал увесистый брезентовый мешок с ювелирными изделиями. Как следовало из сопроводительных документов, драгоценности были изъяты у казнённых «врагов рейха». Более ничего существенного там не было, поэтому я, забрав у Болеславы оригинал и копию отчёта, сложил все в танк, который запер на ключ.
Потом был обед, после которого я подключился к работе по укреплению хибары, чем и занимался до самого ужина, после которого позвал Тадеуша и Лешека для разговора.
Как вы оба слышали, военное положение критическое, и я думаю, что очень мало шансов на сохранение государственности Польши, — мужики, соглашаясь, хмуро кивнули головами, — На территории Польши вплоть до Сана и Буга будет установлена немецкая власть, и по всей этой территории ваша семья будет объявлена в розыск, — Лешек с Тадеушем вновь покивали, — Поэтому у вас есть только один выход — идти на восток, чтобы попасть в советскую зону оккупации. Здесь до Сана сплошные леса, так что при соблюдении осторожности дней за десять-пятнадцать, как раз к окончанию боевых действий, вы туда и выйдете… Я тоже поеду на восток, чтобы воевать в составе Войска Польского, я ведь солдат и давал присягу, — с пафосом соврал я, — Но вас взять не могу, в танк не поместитесь, да и рискованно это. Пешком по лесам гораздо безопаснее… Я у немцев добыл немного денег, дам вам, чтобы могли по пути продуктами закупаться, — и, посмотрев на задумчивых мужиков: закончил, — Ну, вот собственно и всё, что я хотел сказать, вы подумайте, а после поговорим.