Утверждение правды
Шрифт:
– Ну, я полагаю, Его Высочество и без того защищен силами, вполне способными обеспечить его безопасность. Я разумею силы вполне материальные, хотя речь и идет о Господних служителях.
– Вы словно сговорились с ним, – усмехнулся Рудольф невесело. – Повторили его слова почти буквально. Вот только он упомянул еще и силы нематериальные, причем вполне серьезно… Господи, сколько усилий я прилагаю для того, чтобы отвадить от него конгрегатских наушников; ведь капеллан – он даже не может должным образом прикинуться, и я знаю доподлинно, что он приставлен к моему двору инквизиторским Советом, и не он один… И все равно я кого-то проглядел. Кого-то я упустил.
– Быть может, Его Высочество просто искренний христианин?
– Будучи
– И на что же способен ваш дед? – напомнила Адельхайда мягко; Император запнулся, помедлив, и кивнул, словно принимая ее призыв возвратиться к теме:
– Как я уже говорил, в его глазнице остался второй камень. Между ним и венисой в оправе есть некая связь, и она не ослабевает при удаленности камней друг от друга. Дед же, кроме весьма… соглашусь с вами… умозрительной способности защищать своих потомков, способен и, выражусь так, исполнить некоторые действия, если о них его нарочно… попросить.
– К примеру, камень в оправе на вашей шее станет теплеть не тогда, когда кто-то захочет причинить вред вам, а совершить нечто вредоносное в пространстве, обозреваемом дедом? То есть, в данном случае, в сокровищнице?
– На сей раз вы поняли верно, – согласился Рудольф с плохо скрытой злостью. – И так и было бы, и око деда предупредило бы меня, проникни кто-то за эти двери. Если б его не похитили.
– Похитили? – переспросила Адельхайда недоверчиво. – Вещь, висящую на вашей шее? Или просто вы носите ее не постоянно?
– Я ношу ее всегда, иначе какой был бы в ней смысл. Но есть… случаи, когда я все-таки снимаю ее. К примеру, перед посещением бани.
– Для чего? Насколько мне известно, от воздействия воды и мыла богемский гранат не портится…
– Мешается, – не слишком любезно отрезал Рудольф, совершенно не по-императорски спрятав взгляд, и она понимающе улыбнулась:
– Ах, вот оно что… Понимаю. Так стало быть, пока вы в очередной раз демонстрировали Элишке все достоинства бань императорского замка…
– Вот теперь вы переходите дозволенные границы, госпожа фон Рихтхофен, – остерег ее Рудольф, однако строгость в его голосе была какой-то неуверенной, и взгляд по-прежнему был устремлен в сторону.
– Господи, Ваше Величество, – не сбавив тона, произнесла Адельхайда, нарочито внимательно заглянув ему в лицо, – неужто это смущение? Матерь Божья, чего только ни увидишь в жизни… Ну, хорошо, – благодушно согласилась она, когда тот поджал губы. – Не стану заострять внимания на том, что же происходит в парной такого, что вам помешала своим присутствием цепочка с камешком размером с горошину… А теперь серьезно. Я верно вас поняла? Камень был похищен из вестиарума? [69]
69
Vestiarium – гардероб, раздевалка (лат.).
– Да, – все еще с явным недовольством в голосе отозвался Рудольф. – Мне никогда не приходило в голову ставить нарочную стражу у комнаты, где остается моя одежда. Никогда не думал, что кто-то возжелает стащить мое исподнее, и до сих пор подобных случаев в истории императорского рода не было.
Итак, король заговорил, как человек. Нечастое явление в последнее время, даже в таких вот беседах наедине. Стало быть, какая-то часть цели таки достигнута – Рудольф встряхнулся и ожил…
– Но, кроме ваших подштанников, – возразила она, сдержав на сей раз усмешку, – в вестиаруме осталась и вполне ценная вещь. За богемский гранат в наше время могут и убить.
– Да, я вполне осознаю ценность камня самого по себе, и поначалу мне подумалось, что он был похищен исключительно из корыстных побуждений… Нет, – сам себя оборвал Рудольф. – Не так. Поначалу я решил, что потерял его. Что забыл снять, что цепочка оборвалась или расстегнулась… Я не знаю. В тот день мои мысли были заняты другим. В пражском предместье какая-то шайка то ли еретиков, то ли бунтовщиков распяла на деревьях двух монахов и сделала это средь бела дня, снабдив это представление вполне красноречивой грамотой, прибитой к стволу. Немецкое засилье и король – предатель национальных интересов… Один из тех монахов – дядя моего далеко не последнего рыцаря, причем богемца, и в тот день мне пришлось выслушать целый поток ругани, слез, гневных воззваний, призывов и прочая. Не сказать, что я туго соображал, но рассудок мой был в некотором роде не вполне обращен на происходящее. Посему вначале я допускал и такое – что в утрате венисы я виновен сам. Но после – после я уже иначе взглянул на всё. Когда вор проник в сокровищницу ночью, даже если бы я спал, я все равно проснулся бы от жара венисы. Нельзя бы было не проснуться. О наличии же у меня камня, о том, что это такое и что для меня значит, о том, частью чего он является, знали немногие. Знали лишь самые близкие.
– Ношение подобных, с позволения сказать, талисманов, невзирая на ревностность Церкви, в наше время не есть нечто из ряда вон, – усомнилась Адельхайда. – И все же вы это скрывали?
– Я опасался не гнева особенно прилежных блюстителей христианских истин. Какой смысл в тайном охранении, если о нем известно всем?
– Или немногим, – возразила она с упреком. – «Самым доверенным».
– Если вам придет в голову предать меня, – огрызнулся Рудольф, – мои доверенные люди скажут, что я виноват в этом сам, ибо только дурак доверится женщине. Если меня убьет ради места на троне Фридрих, все вокруг будут говорить, что следить за собственными детьми – первостепенная забота любого короля и подобный поворот дела я должен был предвидеть. И так скажут о любом доверенном лице или близком человеке в случае его предательства. Но без доверенных людей нельзя, вы не можете этого не понимать, и у вас самой, госпожа фон Рихтхофен, есть те, кому вы верите и поручаете дела необычайной важности и секретности. К примеру, упомянутое вами юное дарование, вместо вас ведшее беседу с архиепископом, и, думаю, он такой не один.
– Не один, – кивнула Адельхайда, – однако вопрос не в наличии доверенных лиц, Ваше Величество. Вопрос в подборе таковых. Дайте предположу. Старик Витезслав в числе тех, кому было известно о вашем деде?
– Еще от отца, – отозвался он едко. – Посему здесь вы дали промашку: пожурить меня не удастся. Он глава стражи Карлштейна…
– …и потому должен быть в курсе бабушкиных секретов.
– Как я уже сказал, не моя в том вина.
– Боюсь, узнав от вас, кто еще входил в число осведомленных об этом людей, – вздохнула Адельхайда сокрушенно, – я выскажу вам еще много нелестного, Ваше Величество. Надеюсь, ваш сын не переймет от вас вашей самой дурной привычки – верить друзьям. Поймет, что друзей у Императора быть не должно.
– И это я слышу от человека, вхожего во все мои тайны? Порицающего меня всякий раз, когда я пытаюсь скрыть хоть что-то?
– Мне верить можно, – кивнула она, и Рудольф скривился:
– И как же доказывается сие спорное утверждение, госпожа фон Рихтхофен?
– Никак, – передернула плечами Адельхайда. – Это вы должны вывести сами. Сами должны уметь различить, кто достоин доверия, а кто – плахи. Теперь же мы это выясним лишь после моего расследования… Так стало быть, Ваше Величество, предварительный итог таков. Да, полагаю, не следует сообщать конгрегатам о происшествии, пока оно не будет разрешено. Мне же надо знать имена всех (всех, без умолчания), кто знал о вашем тайном страже. И, разумеется, мне хотелось бы на него взглянуть.