Утверждение правды
Шрифт:
– Я воспитывался человеком, который полагал себя представителем «богоизбранного богемского народа», – возразил Рудольф серьезно. – Жил в среде богемцев, на богемской земле. Слушал богемские легенды. Впитывал местные обычаи… Тоже – хотел того или нет. Мне передалось многое, от христианских реликвий, собираемых отцом, до вещей, пришедших от далеко не столь христианских предков моей бабки. И то, что прилагалось к ним, передалось тоже. Так сложилось. О некоторых темах конгрегатские советчики и надзиратели, прилипшие к нашему роду, не были осведомлены, кое-чего они
– Что, например? – уточнила Адельхайда, когда тот снова умолк; Рудольф на миг вскинул на нее взгляд и снова отвернулся.
– И вам я ничего не говорил по той же причине, – не ответив, произнес он со вздохом. – Не в том дело, что я опасался прямых обвинений с их стороны; я вполне ясно представляю себе, что я значу для них. Мне ничто не грозит – я им нужен. И не в том дело, что я ожидал обвинений от вас, что мог заподозрить в попытке сдать меня вашим (как ни крути) соотечественникам… Я опасался, скорее, того, что кардинал начнет долгие лекции о благоразумии, а вы – вы просто посмеетесь. И тоже начнете поучать. Ныне признак цивилизованности – быть ревностным христианином и уметь пользоваться вилкой, а я, боюсь, удовлетворяю лишь одному из этих требований.
– Вы намерены сознаться в том, что пользуетесь услугами божков вашей бабушки, Ваше Величество?
– Заметьте, как вы это сказали, – беззлобно усмехнулся Император. – «Божков».
– Просто… – начала Адельхайда, и он кивнул, оборвав:
– Просто так принято их называть среди цивилизованных людей. Я знаю. Однако никакие боги мне не покровительствуют, госпожа фон Рихтхофен, и я даже не знаю, как, какими словами объяснить вам, о чем я веду речь.
– А вы попытайтесь, – предложила она серьезно. – Я много малопонятных вещей сумела усвоить за свою жизнь; думаю, осмыслю и это. Позвольте, я помогу вам, высказав предположение. Нечто, доставшееся вам от вашей бабушки, обладает неким свойством, каковое помогло вам определить, что проникновение в сокровищницу было осуществлено близким к вам человеком. Верно я понимаю?
– В целом да. «Нечто»… Скорее «некто». Это не идол, не божество из пантеона древних моих предков, это… Это… – Рудольф помялся, подбирая слово, и наконец договорил по-богемски: – Дед.
– Дед, – повторила она настороженно, и тот мимолетно усмехнулся:
– Разумеется, я не имею в виду Яна фон Люксембурга. Дед – это просто предок.
– Предок рода.
– Дух предка… дух всех предков, хранящий своих потомков.
– И в материальном плане этот дух содержится в?..
– В моем случае это деревянная фигурка, – все так же с трудом складывая слова, пояснил Император. – Она стоит в сокровищнице…
– …наряду с копьем Лонгина и фрагментом древа Креста.
– Вот по этой причине я и молчал, – заметил он недовольно. – И с вами, и с конгрегатами.
– Простите, Ваше Величество, – попросила Адельхайда с извиняющейся полуулыбкой. – Это я не столько в упрек, сколько… наверное, в удивление. Судя по всему, вы и впрямь серьезно к этому относитесь, а зная вас, я могу подумать, что навряд ли это без оснований, по одной лишь кровной памяти и по причине с детства вбитых в голову преданий. И… в чем же выражается это оберегание?
– Сложно ответить двумя словами – ведь это не механизм, созданный с определенной целью, не орудие, это…
– Что-то вроде иконы.
– Опасное сравнение, – снова усмехнулся Рудольф, – если б наш разговор слышал кардинал… И так тоже можно сказать, госпожа фон Рихтхофен. Он оберегает дом – но в то же время нельзя полагаться лишь на его покровительство; он хранит владельца – но не следует надеяться на него всецело… Да, думаю, это можно сравнить с Распятием или иконой. Однако есть некоторые вещи, которые он исполняет подлинно и, я бы сказал, пунктуально.
– Итак, я понимаю – мы подошли к сути ваших предположений, основанных на… На чем?
– Та фигура, что спрятана в моей сокровищнице, вырезана из дерева, но состоит не из него лишь одного. К ней прилагаются два камня, вставленных в глазницы, – венисы.
– Богемский гранат… – протянула Адельхайда понимающе. – Что ж, вполне соответствует оформлению. По поверьям, если я правильно помню, сей камень обладает теми же качествами, что и ваш дед, а именно – оберегает, помогает, придает сил и прочее.
– Вы не верите в свойства камней?
– Богемский гранат был в перстне моего мужа, – пояснила она. – Тоже достался ему по наследству… Его убийц это не остановило.
– Как, собственно, и Распятие на его шее, – тихо заметил Рудольф, и на несколько мгновений вокруг повисла тишина. – Впрочем, – встряхнувшись, заметил он нарочито бодро, – моя стража не защитила мою сокровищницу, однако ведь это не означает, что она вовсе ни на что не способна, верно?
– Итак, два камня, – не ответив, констатировала Адельхайда. – В чем их смысл, кроме традиционно приписываемых им особенностей?
– Это глаза, – снова запнувшись на миг, пояснил Рудольф. – Глаза, которые видят, что совершается вокруг. Но в глазнице деда оставался только один камень, второй еще мой отец оправил и прикрепил на цепочку, чтобы его можно было носить на шее. И – нет, именно традиционно приписываемых этому камню особенностей в нем и не было; это не оберег. Это, скорее, предвестник. Он не поразит молнией того, кто поднимет на владельца руку, но предупредит, когда кто-то соберется это сделать.
– Каким образом?
– Вениса в оправе теплеет, – серьезно ответил Рудольф. – Я бы даже сказал, она становится горячей; не жжет, но ощущение жара в месте ее соприкосновения с кожей есть.
– Это происходит, когда опасность непосредственна, близка? Скажем, если к вам приближается убийца с ножом?
– Да, весьма грубо можно сказать и так. Зигмунд отказался взять его с собою в ту поездку, – вздохнул Рудольф тяжело. – И я до сих пор корю себя за то, что не настоял на своем. А теперь – за то, что точно так же не проявил твердости, когда отказался и Фридрих.