Уважаемый господин дурак
Шрифт:
Они молча сидели друг против друга в ресторане в Ёцуя. Томоэ слишком устала, чтобы разговаривать, и механически орудовала ножом и вилкой. Гастон в своей обычной манере закидывал еду в гиппопотамий рот.
— Послушайте, Гастон-сан...
— Да. — Но рот Гастона был так набит лапшей, что его «да» прозвучало, как мычание коровы.
— Я давно собиралась вас спросить... Зачем вы приехали в Японию?
Он все еще двигал челюстями вверх и вниз так, что его односложный ответ не поддавался расшифровке.
— Я знаю, неприлично,
— Нет, это не неприлично.
— Тогда, может быть, вы мне скажете? Я задавала себе этот вопрос со дня вашего приезда, Гастон-сан.
Какая же все-таки причина заставила его приехать в Японию? С самого начала это оставалось глубокой тайной как для сестры, так и для брата. Бизнес? Торговля? Исключено. Он больше походил на бродягу, чем на кого-то еще, — ни внешности, ни ума, необходимых для ведения деловых переговоров.
Может, он приехал туристом, ибо туризм в Японии стал быстро развиваться. Но Гастон не проявлял ни малейшего интереса к Никко, Киото или Наре, никогда не говорил о Фудзияме, гейшах или других исключительно японских достопримечательностях, не сходивших с языков иностранцев.
Может, он приехал, чтобы потом написать репортаж о Японии? Но в его сонном лице было невозможно найти и следа той глубокой проницательности, что должна сверкать в глазах журналиста.
— Зачем, Гастон-сан? — Томоэ смело настаивала на ответе. — Зачем вы приехали в Японию?
Гастон пробормотал что-то бессвязное. Его глаза моргали, как у коровы, а челюсти продолжали двигаться. Но он так и не произнес ни одного членораздельного слова в ответ.
Он что-то скрывает, решила Томоэ, и ее внезапно охватили подозрения. Почему он всегда пытается избежать разговора на эту тему? Она перестала есть и некоторое время внимательно смотрела на него. То, что она испытывает, нельзя назвать простым любопытством или подозрением. Что представляет собой этот мужчина? Переживал ли он когда-нибудь обычные мужские чувства — например, влечение к женщине? Обуревала ли его в прошлом глубокая страсть?
— Гастон-сан, у вас когда-нибудь была девушка?
— Девушка?
— Да, девушка, которую бы вы любили?
Гастон поднял лицо от тарелки и воскликнул:
— Я люблю вас, Томоэ-сан.
Томоэ криво улыбнулась и закрыла глаза. Она сразу поняла, что Гастон не знает точного значения японского слова «любить». Тем не менее она не могла удержаться, чтобы не покраснеть.
— Это не то, что я имела в виду, Гастон-сан.
— Но я действительно люблю вас.
— Спасибо Гастон-сан. Но вы и я — не те, кого мы называем «любовниками». — Она еще больше посерьезнела. — Мы не «любовники», — повторила она. Затем, поняв, что сказала это слишком громко, Томоэ еще больше смутилась.
Но именно в этот момент Гастон, о котором она никогда не думала как о человеке противоположного пола, впервые предстал перед ней как мужчина.
Оставалось непонятным, понял ли Гастон замешательство Томоэ, когда, улыбаясь, смотрел на нее. Ее нос немного вздернулся вверх, и она отвернулась. Что за оскорбление! Этот человек и я — любовники!
В конце ужина Гастон встал и взял счет.
— Я оплачу его, — поспешно сказала Томоэ.
— Нет, Томоэ-сан. Я заплачу за ужин.
Томоэ знала, как мало денег было у Гастона, когда он проходил таможню в Иокогаме, поэтому, естественно, когда она пригласила его на ужин, у нее и в мыслях не было позволить ему платить за еду.
— Вы путешественник, Гастон. Вы должны бережно относиться к своим деньгам, — дружески посоветовала она.
— Мне не нужны деньги, — улыбнулся Гастон. Помолчал некоторое время, а затем решительно сказал: — Я хочу угостить вас ужином.
Из предыдущих разговоров Томоэ знала, каким упрямым он может быть, если уже принял решение, и потому с ним больше не спорила.
Когда они вышли из ресторана, желтые уличные фонари уже зажглись. Все еще горели огни в окнах Софийского университета, который возвышался над ними, как огромный корабль. Колокола церкви Св. Игнатия пробили восемь. Окрестности начала окутывать темнота ночи.
— До свидания, — сказал Гастон, остановившись у ресторана и протянув руку Томоэ. — До свидания, Томоэ-сан.
— До свидания? Куда вы отправляетесь? Вы, должно быть, шутите.
— Нет, я уезжаю.
— Гастон-сан!
Но Гастон лишь печально покачал головой.
— Откажитесь от своих планов, Гастон-сан.
Прохожие поворачивались и с удивлением смотрели на них, однако Томоэ было уже безразлично, что о ней подумают. Она полностью забыла о себе, когда цеплялась за одежду Гастона, пытаясь его удержать, и твердила:
— Не уезжайте, Гастон-сан. Вы не знаете. Вы ничего не знаете.
— Я знаю, — мягко ответил он.
— Что вы знаете?
— Я знаю, Томоэ-сан, что жизнь — очень трудная вещь. Я слабый человек. Поэтому я должен был всю свою жизнь проявлять осторожность. А это очень трудно.
Несколько слезинок скатились из его сонных глаз. Гастон плакал так, как наверняка плачут лошади.
— До свидания, Томоэ-сан. Я, действительно, люблю вас.
И он повернулся и двинулся прочь. Светофор на перекрестке переключился на зеленый, и он перешел улицу. Скоро его большое тело исчезло в толпе.
«Томоэ, ты не можешь распознать настоящего мужчину». Эти слова Такамори неожиданно всплыли у нее в памяти и зазвенели в ее голове сильнее колоколов церкви Св. Игнатия.
Оживленная станция Уэно. Длинная очередь людей за билетами. Меланхолический голос объявлял через громкоговоритель время отправления:
— Поезд до Такасаки отправляется в 8.26 с платформы 14. Поезд до Такасаки — с платформы 14.
Стоя в телефонной будке, Томоэ отчаянно пыталась понять, где сейчас ее брат. Ну где же он может болтаться?
Домой еще не вернулся. Она обзвонила всех его друзей и знакомых, но безрезультатно.
— Это бесполезно. Я не смогу найти его, — открыв дверь телефонной будки, проворчала она, совершенно расстроенная.
— Жаль, что я не смогу повидаться с Такамори-сан, — сказал Гастон. Он тоже выглядел разочарованным.
— Вы по-прежнему хотите ехать? — Хотя Томоэ знала, что спрашивать уже бесполезно, она не могла удержаться.
За воротами станции поезд готовился к отправлению в район Тохоку. Пассажиры уже выстраивались в очередь у ворот, а другие спешно выходили из зала ожидания со своими чемоданами и сумками в руках.