Увечный бог
Шрифт:
Во рту был привкус металлической горечи. Кости ломило, хотя из окрестных расселин вырывались струи теплого, кислого воздуха. "Мне страшно. Потянуться к брату Старательному? Избавиться от тяготы неведомых ужасов? Но какого врага я ему покажу? Бурлящий залив - или смутные полосы тумана и пыли на юге? Это же ничто. Он готовится к битве. У него на уме реальные проблемы - не страхи бормочущей женщины!"
Нельзя было ей отсылать брата Безмятежного. И вот он мертв. Она разделила его предсмертные видения - яростный огонь, языки пламени чернят белую прежде кожу, обугливают плоть лица, вода в глазах кипит и взрывается... "и
Люди - мерзость. Их жестокие пути поразили ее до глубины души. Нет предела их способности творить разрушение, нет предела их воле нести ужас и смерть. Мир вздохнет свободно, когда все они уйдут - о, как чисто, невинно, благословенно вздохнет!
"Аграст Корвалайн, внемли мне! Ныне день вызова! Мы должны победить!"
Почтенная вернулась к алтарю. Сверкнула глазами на узловатый предмет на поверхности камня. Пробудив колдовское зрение, изучила ставшие видимыми цепи, держащие Сердце - все ее предки, их кости получили новую форму, но сила неизменна. Она не обнаружила слабостей. Увиденное стало утешением. "Никто его у нас не заберет. Если будет нужно, я лично его уничтожу".
Окруживший Сердце садок всё это время скрывал его. Что изменилось? Как его нашли? "Даже боги не могут его ощутить здесь, скрытым в сердце нашего садка. Но готовится атака. Нас хотят осадить. Я чувствую, это правда! Кто сумел его найти?!"
Внезапная мысль поразила ее, словно кулак ударил в середину груди. "Падший! Но нет... он слишком слаб! Он сам в цепях!
Какую игру он затеял? Думает, что может бросить нам вызов! Нет, безумие!" Но разве Увечный Бог не безумен? Истерзанный адской болью, сломленный, разорванный - его куски лежат по всему миру. "Но только я храню сердце. Я его... украла. Ха! Смотрите, как велика и глубока моя любовь! Смотрите, как я выдавливаю из него всю жизнь!
Брак правосудия с болью. Разве не в этом пытка мира? Всех миров?" – Нет, - шепнула она, - никогда я не отпущу... любимого. Никогда! "Вот поклонение, единственно достойное такого имени. Я держу в руках сердце бога, и вместе мы поем тысячи песен страдания".
Далекий грохот привлек ее внимание. Корабли Напасти! Сорваны с якорей, громадные суда дико подпрыгивают на волнах - белая пена брызжет в небо, летят щепки - корабли сталкиваются, ломаются - волчьи головы тонут повсюду... она видела и корабли Колансе в гавани, что прямо внизу причалены к молам и волнорезам - они тоже колышутся, словно стадо животных в слепой давке. Волны бьют по камням причалов, в воздух взлетают полотнища воды. Но... "Но... ветра нет.
Ветра нет!"
Гриб почти потерялся в чешуйчатом седле за плечами Солдата Ве'Гат; однако, когда тварь бросилась вперед, его не начало болтать, как бывало на спине коня. Чешуи еще меняются, растут, защищая ноги, обертывая бедра, словно седло становится доспехами - он удивлялся, ощущая это. Гребенчатые чешуи уже окружили его по пояс, и он на миг почувствовал страх: неужели доспехи, выкованные из тела "скакуна", постепенно окружат его целиком? И отпустят ли они его?
Он повернул голову посмотреть, изменяется ли так второй Ве'Гат - но
"Мой папа был не таков. Не был бойцом от природы. Не имел талантов, скажем, Калама Мекхара. Или Буяна, или Геслера. Простой, средний человек, вынужденный превзойти себя.
Я рад, что не видел его в миг смерти. Рад, что вижу его в памяти живым. Навеки живым.
Думаю, я смогу этим жить. Выбора ведь нет".
Они оставили армию Че'малле в середине ночи и быстро сближались с армиями Летера и Болкандо. Вытянись он в седле - насколько позволят доспехи вокруг бедер - увидел бы темное неспокойное пятно на склоне, всходящие на край долины войска. Гриб снова поглядел на Кругхеву. Она опустила забрало шлема, закрепив его винтом. Плащ из волчьих шкур слишком тяжел, чтобы виться за плечами - пусть Ве'Гат идут очень быстро - но все же он величаво спускается по спине К'чайн Че'малле, покрывая ее бедра и мускулистую ногу. Мех блестит и переливается, когда она напрягает или расслабляет мышцы.
Эта Кругхева могла бы стать устрашающей матерью, подумалось ему. Устрашающей, но - подари она ребенку любовь, любовь была бы неколебимой. "Яростной, как у волчицы, о да.
Но у меня нет матери. Может, никогда и не было... Не помню. Даже смутного лица в глубине снов - ничего. А теперь и отца нет. Нет никого. Глядя вперед, в будущее, я вижу себя вечно одиноким всадником". Но этот образ, хотя он раз за разом трогает его, словно желая ощутить вкус, не вызывает беспокойства. Гриб удивлялся, что же с ним не так; гадал, не найдет ли в конце одинокого пути, через годы и годы, эту неправильность, трупом лежащую на тропе. Гадал, что же ощутит тогда.
Он вспомнил расставание с армией К'чайн. Какие же причины лежат за решением оставить Синн? Что-то притянуло его к Брюсу Беддикту и всем летерийцам, болкандийцам. Смутное убеждение, что он может быть более полезным здесь, хотя непонятно чем и непонятно, что он мог бы дать. Однако так думать легче - это лучше подозрения, что он просто сбежал от Синн, сбежал от того, что она может учинить.
"Никто меня не остановит, Гриб. Никто, кроме тебя". Она не раз говорила так, но не чтобы утешить, чтобы показать: "Ты мне нужен". Нет, скорее это был вызов, вопрос: "Что ты таишь, Гриб? Давай поглядим, ладно?" Однако он не желал увидеть, что таится внутри. Тот день, когда они подоспели к битве с Лунами, когда был огонь и камень и земля и нечто холодное в центре всего... тогда он ощутил, что отпадает, что мальчик рядом с Синн стал другим, другой надел его кожу, его лицо. Это было... страшно.
"Вся та сила и как она лилась через нас. Мне не нравится. Не нравится.
Но я не сбежал. Синн пусть делает что хочет, мне ее не остановить. И я не хочу, чтобы она это доказала, опровергая свои же слова. Не хочу слышать ее смех. Не хочу смотреть ей в глаза и видеть огни Теласа".
Их заметили; боевые бестии изменили направление, двинувшись к небольшому, скачущему навстречу отряду. Принц Беддикт, Араникт, королева Абрасталь и Спакс и еще трое незнакомых - две женщины и долговязый нелепого вида мужчина с вытянутым лицом. За ними шла невозможно высокая женщина в плаще до пят из заячьих шкурок; волосы ее казались растрепанной гривой дикой лошади, лицо было словно высечено из камня.