Увертюра ветра
Шрифт:
Бокал брызнул мириадами осколков - и они впились в ладони, испещряя тонкими порезами рукав рубашки, ладонь...
Эрелайн вздрогнул, неверяще смотря на руку. Когда, что?...
Изрезанные пальцы разжались - и осколки, обагренные кровью и вином, полетели вниз, падая хрустальным дождем, тихонько смеясь - и утонули в море колышущихся у замковых стен трав. Совершенно беззвучно.
Падают, а не летят...
...Порезы ныли, чесались и затягивались на глаза. Эрелайн взмахнул ладонью - раз, другой, - отряхнул ее о штаны, избавляясь от последних застрявших в коже осколков. Развернулся и, более не глядя на холмы и острые пики гор, вонзающихся в чернеющий край неба, пошел прочь. Дверь, впервые за много лет, яростно хлопнула за ним.
"Зачем", спрашиваешь ты? Зачем долг, на который всем наплевать? Честь, которой никто не придерживается? И дом, которого уже нет?
Дом, чьим проклятьем он стал?
Он не знает. Но должен; должен - и все тут. И отступится, лишь напоровшись на острие поющего его смерть клинка.
***
Казалось, я только-только сомкнул глаза - и тут же проснулся от легкого прикосновения. За это время закатное небо успело выцвести до грязно-серого, а вода, озаренная золотом утонувшего в ней солнца - погаснуть.
– Прибыли, - негромко сказал Нэльвё, убирая руку с моего плеча. Я кивнул и нехотя, превозмогая оставшуюся после сна слабость, поднялся.
Чувствовал я себя странно: все болело, но общее состояние как будто улучшилось. Голова, во всяком случае, больше не норовила взорваться от каждого звука.
Я настороженно покосился на Нэльвё, заподозрив, что без его участия здесь не обошлось, но вопрос попридержал.
Камелия уже вывела свою кобылицу на берег и теперь ждала нас, трепетно прижимая к себе чудом уцелевший в сумятице бегства чемоданчик. Я перекинул сумки через круп Стрелочки и взялся за поводья. Несчастная кобыла, всласть "налюбовавшаяся" изнанкой мира, теперь постоянно всхрапывала и нервно приплясывала. Я хотел поделиться с ней спокойствием и уверенностью, но не рискнул: любое, даже такое маленькое и скромное волшебство отнимало силы, а их у меня почти не осталось. Поэтому я только сочувственно погладил ее по узкой мордашке, и зашептал, уговаривая успокоиться:
– Тише, тише...
В вечернем воздухе разлилось то сладкое беззвучие, которое может быть только на исходе дня. Тихо переругивались об оплате паромщики и путники. Негромко шептались воды, обнимая потемневшие доски. Тихонька вздыхали заросли ракиты и камыша, покачиваясь в такт ленивым, уже сонным порывам ветра.
Хрустальная ясность вечера разбилась одним-единственным словом.
– Мастер...
Мне отчаянно захотелось провалиться сквозь землю от этого тихого и робкого сейчас голоска.
– Камелия, не стоит.
Я не хотел слышать того, что она мне скажет, не хотел ничего говорить в ответ. Не хотел - и не собирался, готовый пойти на откровенную грубость.
– Мастер, простите за то, что случилось тогда, в городе... Это было... ужасно глупо, я понимаю! И я... больше я не допущу такой ошибки, правда! Обещаю!
– Камелия, это не ошибка, - перебил я, не дослушав: от ее нелепых, неправильных слов во мне вспыхнуло раздражение.
– Наоборот, это - правильно, и никак иначе! Правильно не причинять другим боль, правильно не подчинять других своей воле. Но иногда приходится поступаться этой "правильностью". Например, когда тебя пытаются убить. Но если вы не можете...
– Я могу!
– воскликнула она, звонко и ясно, с детским упрямством, не услышав ничего из того, что я сказал.
– Знаю, что могу. И смогу! Мне... ужасно жаль. Правда! Все случилось слишком быстро, и я...
– А в следующий раз все произойдет медленно?
– плюнув на все и перестав смягчать, едко спросил я: - Дело ведь не в этом!
– В этом!
– Тогда почему раньше Вы видели причину в другом?
– холод моего голоса окатил ее, словно перевернутый ушат воды. Камелия замерла, сначала побледнев, а потом вспыхнув от стыда.
– Вы не можете причинять боль, Камелия. Или, нет: не "не можете", а не хотите. Поймите это и признайте. И подумайте вот о чем: из-за того, что нам угрожала смертельная опасность, а вы промедлили и отказались вмешиваться, я вынужден был причинить боль еще и вам - хотя не хотел этого. Сделай Вы все сразу, как подобает, этого можно было бы избежать. Попустительство злу - гораздо больший грех, чем его уничтожение. Это - неизбежность.
– Рассказываешь леди о прославленной аэльвской жестокости?
– улыбнулся Нэльвё, присоединяясь к нам.
– Ох уж эти бессмертные, у которых "нет сердца"!
Отрекшийся лукаво подмигнул ей, с неожиданной добротой. Камелия приободрилась, но отвечать не рискнула. Нэльвё улыбнулся еще шире, и со смешком продолжил:
– Мы не подвластны страстям, это верно. Они для нас - пустой звук. Да, чувства, да, долг, да - правильность. Но не страсть. Она всегда ведет к отступлению. Страстями вымощена дорога во тьму. Мы не жестоки, мы - справедливы.
– И если для спасения Вашей или чьей-нибудь жизни мне потребуется подвергнуть вас боли - я не буду колебаться ни секунды из-за лживого милосердия. Это все равно что вместо ампутации загнивающей ноги дать умирать больному. Милосердие? Да, милосердие. Глупое преступное милосердие.
Девушка, чуть приободрившаяся было, вновь побледнела и отчаянно сжала маленькие кулачки.
– Камелия, прекратите, - смягчился я.
– Особенно - извиняться. Извиняться перед вами должен я. Мне жаль, но...
– Я не сомневался ни секунды, - закончила Камелия, подняв твердый взгляд.
– Потому что так было нужно. Я понимаю. Понимала, когда просила прощение за то, что подвергла нас всех опасности... прошу и сейчас: за то, что вынудила вас поступить именно так.
– Ну, ну! Меньше надрыва и сентиментальных слов!
– фыркнул Нэльвё, подмигнув слишком посерьезневшей девушке.
– Лучше скажите, господа: мы так и будем стоять на берегу этой на ладан дышащей пристани или двинемся уже, наконец... а куда, собственно, мы двинемся?
– Боюсь, до ближайшего постоялого двора - и не шагом дальше, - усмехнулся я.
– Иначе вам опять придется меня тащить.
– Но-но-но! Хорошенького понемножку! Симулянты отправятся волоком... позади лошадей.
– Посмотрю-ка я, как ты это сделаешь в присутствии Камелии!
– ехидно заметил я. И, разом отбросив шутливые интонации, спросил, спохватившись: - Кстати, неужели пристань забыли украсить моим портретом? Странно, учитывая количество расклеенных в Ильмере и Торлиссе объявлений.