Увидеть Лондон и умереть (Похищение)
Шрифт:
Я был в ярости. Почему эта женщина отказалась дать адрес своей дочери? В этом мне чудилось что-то подозрительное. Не было ли какой-то связи между той таинственностью, какой окружила себя мисс Вильсон, и исчезновением моей жены? Если эта девица не желает, чтобы знали, где она сейчас живет, не означает ли это, что ей приходится что-то скрывать? Может быть, она тоже участвует в этом заговоре? (Видишь, Том, я уже начал к этому времени предполагать, что исчезновение Пат – следствие какого-то «заговора».)
Если дело обстоит именно так, она не только не позвонит мне и я ничего не смогу узнать, но, хуже того, я совершил самую ужасную ошибку, потому что она будет теперь особенно осторожна. Если Пат заманили в ловушку, то эти негодяи удвоят бдительность и даже увезут ее, чего доброго, из Лондона… Что я наделал!..
Но, с другой стороны, можно было считать, что я все же что-то узнал. Недомолвки миссис Вильсон и молчание ее дочери – все это могло служить доказательством их вины. Достаточно мне поставить в известность Мэрфи, направить его на этот след – уж он-то заставит миссис Вильсон заговорить, – и мы отыщем Кэтрин…
Том, я не рассказывал тебе про этот эпизод, потому что боялся показаться смешным. И это была моя ошибка; я и теперь не могу с полной уверенностью сказать, так ли уж были беспочвенны мои подозрения насчет миссис Вильсон и ее дочери… Но не буду забегать вперед.
Через пятнадцать минут зазвонил телефон. Я уже совершенно не ждал звонка и поначалу даже не хотел брать трубку. Я был в ванной, а когда вы находитесь в ванной, то, даже если у вас пропала жена, вам все равно не хотелось бы, чтоб вас в это время тревожили.
И все-таки я выскочил мокрый и голый из ванной, схватил трубку и услышал хрипловатое контральто, совершенно мне незнакомое.
– Мистер Тейлор? С вами говорит миссис Крейн.
– Миссис Крейн? Весьма сожалею, мадам, но вы, очевидно, ошиблись…
– Ах, нет, не ошиблась! Вы недавно звонили моей матери и сказали, что вам нужно со мной поговорить.
– Вашей матери?… Значит, вы и есть…
– Кэтрин Вильсон. Да, это я. Вернее, я была когда-то Кэтрин Вильсон.
В том, как она выговаривала слова, в том, как строила фразы, было чтото нарочитое, претенциозное, плохо скрывавшее вульгарность, ту самую, что я уловил и в голосе матери. Я невольно подумал о цветочнице из «Пигмалиона» в исполнении плохой актрисы. И опять возник недоуменный вопрос: возможно ли, чтобы Пат, которая испытывала почти физическое отвращение ко всякой грубости и даже к простой банальности, возможно ли, чтобы она водила знакомство с женщиной такого пошиба?
– Я очень рад… Очень вам признателен, – бормотал я. – Я уже боялся, что не удастся найти вас. Мне бы хотелось… очень, очень хотелось как можно скорее с вами встретиться…
– А Патриция тоже приехала?
При всей напыщенности тона вопрос звучал искренне. А может, я просто был очень плохим сыщиком, что я блистательно доказал через секунду, и достаточно было моей собеседнице спросить про жену, как все мои подозрения мгновенно улетучились… Я с поразительным простодушием выпалил:
– Патриция исчезла. Именно поэтому я и хотел вас повидать.
– Исчезла? Не понимаю.
– Я все вам объясню. Могу ли я приехать к вам… скажем, через час?
– Ко мне? – Она замолчала, и хотя я еще ни разу не видел Кэтрин Вильсон, но мог бы поклясться, что эта маленькая пауза была заполнена целой серией гримас и ужимок. – Ах нет, это невозможно. Нельзя, чтобы мой муж… Сами посудите, а вдруг он узнает, что в его отсутствие сюда приходил мужчина! Соседи такие сплетники!
Час от часу не легче. Я знал многих замужних женщин в Милуоки, в Чикаго, в Лондоне, в Нью-Йорке; все они, как правило, были подругами Пат, и всем им доставало ума и воспитанности не позволять себе подобных рассуждений. Что же собой представляет эта Кэтрин Вильсон… Но я счел неприличным настаивать.
– В таком случае где мы можем с вами встретиться?
Новая пауза и, наверно, новые ужимки.
– В холле «Риджентс-отеля», в половине двенадцатого.
– А не лучше ли вам прийти сюда, в «Камберленд»? Мне легче было бы вас узнать…
– В «Камберленд»? О нет, меня могут увидеть. – На сей раз в трубке раздалось жеманное хихиканье. – Раз вы там живете… люди могут бог знает что подумать! – Опять хихиканье. – Нет, лучше в «Риджентс».
– Как вам будет угодно. Но нельзя ли попросить вас прийти немного раньше?
– Нет, я только что проснулась. – Снова хихиканье. – Значит, договорились, в половине двенадцатого? Сядьте за столик в баре, с красной гвоздикой в петлице. До скорого, мой милый! – добавила она по-французски с кошмарным акцентом; я даже не сразу понял, что она хотела сказать.
Я стоял на ковре – с меня стекала вода, под ногами были лужи – и долго не мог прийти в себя от изумления. «Мой милый»? Красная гвоздика в петлице – в половине двенадцатого! С кем мне предстоит иметь дело? «Некая Кэтрин Вильсон, выдававшая себя за драматическую актрису», – сказал сэр Джон. Как могла Пат выносить ее общество? Нет, решил я, между моей женой и мисс Вильсон не могло быть никакой дружбы; в одной машине они оказались по чистой случайности… Но свидание было назначено, и я решил довести дело до конца. И потом, мне так было необходимо поговорить с кем-нибудь о Пат, неважно с кем, только бы поговорить…
Прямо напротив меня был зеркальный шкаф. Я не из тех мужчин, которые получают удовольствие, любуясь собственным отражением. А с того дня, как Пат уехала, я почти не смотрелся в зеркало, разве лишь когда брился. Но сейчас я не удержался и стал разглядывать человека, смотревшего на меня из дверцы шкафа. И испугался – так я за эти десять дней исхудал. Мои друзья всегда уверяли, что я прекрасно сложен, но сейчас они бы этого не сказали. У меня можно было все ребра пересчитать, из-под кожи резко выступали ключицы, нелепо торчали бедренные кости… Я впервые задумался, любила ли бы меня по-прежнему Пат, предстань я перед ней в таком виде…
Если я уже дошел до подобных вопросов, значит, я был здорово выбит из колеи.
Являясь географическим центром Лондона, холл «Риджентс-отеля» также и один из центров мира; там можно встретить кого угодно, там, как на вокзале, беспрерывно толчется народ; по-моему, эта знаменитая гостиница вообще очень похожа на вокзал. А кроме того, это одно из самых вульгарных мест, какие мне когда-либо доводилось видеть. Бизнесмены, назначающие там свидания, больше похожи на маклеров или на букмекеров; женщины, которые в любое время дня и ночи сидят там в баре за стаканом мерзкого пойла, поразительно безвкусны; к тому же они отличаются тем неповторимым уродством, которое пышным цветом цветет только между Флит-стрит и Кенсингтоном. Матроны в пестрых лентах, долговязые девицы в очках и со вставными зубами и в довершение всего какие-то размалеванные старухи, которые уныло сидят над порцией виски в ожидании клиентуры… Всякий раз, как я переступаю порог «Риджентс-отеля», меня передергивает и так хочется обратно на улицу, на свежий воздух Пикадилли… И Дик Лоутон, и ты, Том, вы всегда посмеивались над моим отвращением; вы говорили, что это чисто американское свойство, а для истинного британца подобное зрелище отнюдь не отталкивающее, а, напротив, в высшей мере забавное. Возможно, вы правы, но такова уж моя натура, тут ничего не попишешь.