Увидеть море
Шрифт:
– Случаи нападения аллигаторов на людей в черте города крайне редки! — снисходительно объяснил мне чернокожий полисмен в ответ на мою отчаянную жестикуляцию при виде лежащего посреди Галфпорт-Стрит четырёхметрового экземпляра с открытой пастью, — за ними следят, и их всегда кормят. А сытый аллигатор никогда не нападёт, потому что его ломает.
Когда я привёз две экстра-лардж пепперони на Норт Корал Бич 24, они ждали меня. Две четырёхметровых туши, которые вполне можно издали принять за старые уродливые бревна. На вид брёвна выглядели сыто, но кто мог сказать наверняка!
Непонятно, что делали здесь эти несколько сот килограмм
С другой стороны они могли лежать так в ожидании жирненького пиццамэна, который попрется доставлять заказ прямо у них под носом. Я припарковал Форд вплотную к зубастым мордам земноводных и посигналил. Никакого результата. Надо было выйти из машины и позвонить в звонок особняка в испанском стиле, хозяин которого, заказал себе горячей пиццы на тонком тесте, но разумная осторожность всегда была одной из моих отличительных черт.
Можно было переехать этих зубастых лягушек-людоедов моим верным фордом, но штраф за убийство аллигатора, который является символом штата Флорида, составлял тридцать тысяч долларов.
Времени на раздумья у меня было немного, так как любое промедление могло драматически сказаться на размере Пакета, который я бы принёс в тот вечер в кармане в виде чаевых.
Кстати меня часто потом спрашивали, а какая разница между чаевыми в России и в Штатах. Отвечаю: в Штатах чаевые дают. Эти чаевые составляют основной заработок пиццамэнов, поэтому если кому-то могло прийти в голову стать между пиццамэном и его чаевыми, то он об этом сильно жалел… если успевал.
В общем, через мгновение кассета фирмы TDK с двумя самыми хитовыми альбомами группы Кино, пущенная сильной рукой, мелькнула в воздухе и попала точно ближайшему аллигатору в серо-зелёно-жёлтый глаз. Расчет был простой: обезумевшие от гнева и бессильной ярости рептилии, метко разимые в беззащитную роговицу сборниками русского рока и магнитоальбомами ВИА Сектор Газа, должны были кинуться в атаку на Форд и, обломав свои жалкие крючки о шедевр капиталистического машиностроения, с позором отступить в озеро. После этого я вручал бы счастливому хозяину его пиццу и, собрав кассеты, возвращался на базу, став богаче на пару долларов. Однако реальность внесла поправки в мой план.
За долю секунды до того, как безжалостный пластик воткнулся в нежное глазное яблоко, аллигатор меланхолично прикрыл глаз тяжёлым кожистым веком. Кассета беспомощно отскочила от бугристой шкуры неподвижного ящера и упала к его коротким лапкам, а жёлтый глаз ехидно уставился на меня, как бы спрашивая: «Ну что? Съел?»
Ненависть ударила из меня, как нефть из свежей скважины: со скоростью пулемёта я метал рок, метал джаз и метал металл. Аллигаторы не двинулись с места, каждый раз нахально прикрывая уязвимое место бронированным веком за долю секунды до удара.
Через пять минут вокруг аллигаторов лежала вся моя коллекция кассет, проделавшая долгий путь из Пятигорска до Флориды. Внезапно я осознал: для того, чтобы собрать кассеты, мне придётся выйти из машины и подойти к хищникам вплотную.
Взвывая от отчаяния и ненависти, я ударил ногой по педали газа и умчался в ночь окутанный клубами дыма, изрыгая матерные проклятья. Мне показалось, что в глазах ящеров мелькнуло разочарование и неутолённый голод. Так из-за аллигаторов в одночасье я не только не получил чаевых, но и лишился всей моей аудиотеки.
Говорят, что если долго всматриваться в бездну, то однажды бездна может всмотреться в тебя. Не знаю, что значит эта поговорка, но скрытых опасностей была полна и моя другая работа.
Уже на второй день доставки газет я заглянул в лицо бездне через кофейную кружку. Дело в том, что партия газет, которую я должен был еженощно доставлять подписчикам, занимала не только весь фордовый багажник, но и его побитый тропической молью, салон. Массивные газетные штабеля покачивались и грозили обрушиться на меня при каждом резком торможении. Однако обычно ехал я аккуратно и медленно, и после первых трёх улиц газет в салоне становилось поменьше, и можно было не опасаться их обвала.
В то прекрасное зимнее утро погода выдалась особенно чудесной, прохлада приятно ласкала кожу, тропические птицы распевали свои красивые печальные песни, а южный бриз щекотал ноздри солёным запахом океана. Лёгкую нотку домашнего уюта вносил аромат кофе из большого бумажного стаканчика. Я бережно установил стаканчик в чашко-держатель, и безмятежно отхлёбывал из него после каждой остановки.
Пьяный мотоциклист взялся из ниоткуда. Возможно, это был сам дьявол на чёрном спортивном байке. Взревев мотором, он вынырнул сзади и, выписав кривого вензеля, шмякнулся в паре десятков метров передо мной. От неожиданности я резко дал по тормозам, и стена газет, легко шелестя пластиковыми упаковками, накрыла меня с головой. Часть увесистых гладких твердых цилиндров соскользнула вниз к педалям и заклинила их. Я резко поставил скорость на нейтралку, но совсем затормозить я не мог. Двухтонный Форд Таурус медленно, но неотвратимо надвигался на развалившегося на дорожном покрытии байкера.
Я давил на педаль тормоза, но эффекта не было — газеты заблокировали её. В ужасе я выгнулся дугой и изо-всех сил утопил тормоз в пол, сминая газеты. Форд резко остановился, и новая порция газет из задней части салона присыпала меня по шею.
Я вздохнул с облегчением, и вдруг взгляд мой узрел то, отчего адреналин вновь ринулся в кровь, расталкивая локтями медлительные эритроциты. Тяжёлый поток газетных брикетов не просто замуровал меня, но по пути выбил из держателя для чашек полный стакан обжигающего напитка, который не замедлил заструиться по целофанновым бокам. Земное притяжение не оставило напитку другого выбора кроме, как ударить жизнерадостным потоком мне на живот и далее по списку. Я осознал неотвратимость ожога третьей степени, задергался и заизвивался, как пресловутый уж на сковородке.
В этот момент злосчастный байкер пришёл в себя, принял сидячее положение и уставился на меня круглыми глазами, полными суеверного ужаса. В десяти метрах от него стоял ультрамариновый Таурус 86-го года выпуска, по салону которого, распихивая ворох газет, метался обезумевший от горя и боли молодой человек, раскрывший рот в беззвучном крике.
А это как раз ручеёк отличного бразильского кофе достиг моего тела и наполнил жизнь страданием. Не в силах выносить пытки, я рванулся, как лось из болота, и, открыв дверь, вместе с потоком газет высыпался на неприветливый асфальт шоссе, расцветив тишину морозного утра истошным русским матом.