Увидеть солнце
Шрифт:
Вольтер помычал, но отказываться не стал.
Обед состоял из трёх банок незнакомой Сергею, но изумительно вкусной каши с тушёнкой — Полина, расщедрившись, после двух съеденных банок вскрыла ещё одну. Вместе с этой банкой она выставила на стол необычную бутылку из тёмного стекла с какой-то жидкостью. Вольтер как увидел бутылку, перестал жевать и впился взглядом в потускневшую этикетку.
— Кур-ву-азье, — как заклинание прочёл он по слогам напечатанное на этикетке нерусскими буквами непонятное слово. — Боже мой! Настоящий Курвуазье! Вы представляете, что это такое?!
Полина пожала плечами:
— Забрала у одного жлоба. А что, что-то ценное?
Вольтер мечтательно закатил глаза:
— Коньяк, обладающий особенным, неповторимым вкусом! Французский! Его производили по уникальному рецепту из лучших сортов виноградного спирта, а потом ещё по многу лет выдерживали в специально обожжённых дубовых бочках! — Он вздохнул. — Боюсь, сейчас это трудно понять.
Сергей действительно почти ничего не понял из этого странного объяснения. Полина, судя по выражению её лица, тоже.
— Но пить-то его можно? — спросила она.
Вольтер снова вздохнул:
— Вы мне не поверите, но многие считали этот коньяк напитком богов. Я, например, пробовал «Курвуазье» всего один раз — завлаб расщедрился после защиты.
— Считайте, что вы меня убедили, — улыбнулась Полина. — Открывайте.
Вольтер жадно схватил бутылку обеими руками, но затем, вспомнив о чём-то, поставил её на место.
— Может статься, что это единственная такая бутылка во всём метро. Так что вы прежде подумайте.
Ответ девушки не заставил себя ждать:
— Открывайте. Давно хотела узнать, что там пьют боги.
— Что ж, — Вольтер опять взял бутылку в руки и очень осторожно, словно выворачивал запал из гранаты, вынул из неё пробку.
— Вообще-то коньяк надо пить из широких стеклянных бокалов, — продолжал он, разливая содержимое бутылки по жестяным кружкам. — Сначала бокал согревают в руке, чтобы раскрылся весь вкус и аромат напитка, и только потом, не спеша, пьют небольшими глотками.
Сергей сделал всё, как он сказал, но никакого особенного вкуса не ощутил — самогон самогоном. Правда, запах у коньяка действительно оказался необычным — ничто в метро так не пахло. В отличие от него Вольтер выцедил свою кружку с настоящим блаженством.
— Как будто помолодел на двадцать лет, — объявил он.
— А вам сколько? — решился спросить Сергей.
— Сорок девять. На будущий год юбилей. Если доживу, конечно, — улыбнулся учёный и снова потянулся к бутылке. — Вы позволите?
Полина молча кивнула. Он снова наполнил кружки, налив себе чуть больше, чем остальным, но, прежде чем поднять свою, сказал:
— Давайте всё-таки, наконец, познакомимся. А то выпиваем вместе, а как друг друга зовут, не знаем. Некультурно.
— Сергей.
— Полина.
— Очень приятно, а я Аркадий Рудольфович.
Сергей изумлённо вытаращил глаза. Неужели они отбили у бандитов не того человека?!
— А как же Вольтер?
Новоявленный Аркадий Рудольфович потупился.
— Это, как бы вам сказать, псевдоним. Я когда на Сибирской жил, пытался газету выпускать… да какую газету, так, листовку на одну страничку, — поправился он. — Статьи псевдонимом Вольтер подписывал. Жил в восемнадцатом веке во Франции такой общественный деятель, философ и правозащитник. За правду страдал. Вот с тех пор и пошло. Правда, я успел всего три номера выпустить, и аккурат за третий меня с Сибирской и турнули. Хотя поначалу идея с газетой руководству Союза очень даже понравилась. Они-то думали, что я буду их режим прославлять, писать о том, какая на Сибирской жизнь сладкая да гладкая. Даже велели механикам небольшой печатный станок соорудить.
— А это, разве не так? — перебил учёного Сергей. — Ну, насчёт жизни?
— Молодой человек, а вы сами на Сибирской бывали? Решётки видели?! Вот и делайте выводы! Там жизнь только у того сладка, кто руководителям Союза известное место лижет, а в остальное время рта не раскрывает. На Сибирской ведь всем бывшие полицейские чины заправляют. Там рядом раньше городское управление внутренних дел располагалось, вот в день Катастрофы все полицаи оттуда в метро и рванули. Понятное дело, порядки они под стать себе завели. Хотя, если разобраться, что эти господа умели: только руки заламывать, да в морду бить!
— Подождите, — остановил учёного Сергей. — Да — решётки, да — бывшие полицейские. Но ведь Сибирская — самая богатая станция во всём метро! И это, наверное, не случайно.
— Вот именно, что не случайно! — горячо воскликнул Вольтер дрожащим от волнения голосом. Он залпом допил коньяк в своей кружке и, похоже, даже не заметил этого. — А вы задумывались, почему так?! Потому что продукты с Маршальской или электричество с Проспекта руководство Союза получает бесплатно, в качестве налогов, или покупает за бесценок, а всё, что производится на Сибирской, наоборот, — перепродаёт втридорога. Вот вы, Серёжа, с какой станции?
— Из Рощи.
— Из Рощи?! — с пьяным восторгом переспросил Вольтер. — Да, вам можно только позавидовать! Живёте дальше всех от сибирских заправил. Никто вам не указ, сами себе хозяева.
— Некому завидовать, — хмуро ответил Сергей. — Погибла моя станция. Никто не выжил. И Маршальская тоже погибла.
Вольтер изменился в лице, широко раскрыл рот, снова закрыл, словно ему не хватало воздуха, и только после этого с трудом выдавил из себя:
— К-как погибла?
— Что-то сожрало всех людей. Сначала на Маршальской, а потом у нас. Что-то похожее на живую шерсть или паутину. Хватает людей своими щупальцами, опутывает со всех сторон, а потом оттуда вываливаются голые кости. Мы с Полиной нашли на Маршальской рисунок этого. Не всего целиком, а одного из щупалец.
С этими словами Сергей достал из внутреннего кармана обёрнутый полиэтиленовой плёнкой бумажный листок с карандашным наброском косматого нечто и протянул Вольтеру, но когда тот, неловко покачнувшись, выхватил у него пакет, запоздало пожалел о том, что не развернул плёнку. Как бы учёный, делая это, не порвал рисунок. Но Вольтер не стал ничего разворачивать. Несколько секунд он, не мигая, смотрел на листок, а потом другим, уже совершенно трезвым, голосом произнёс:
— Откуда…
— Из комендантского сейфа, — уточнил Сергей.