Уйти и не вернуться

Абдуллаев Чингиз Акифович

Позже в Афганистан приехал отец Игоря. Разыскав Асанова, он попросил рассказать того о последнем бое своего сына. Акбар честно рассказал все, не утаив ни единой подробности.

Генерал слушал молча, с опухшим, осунувшимся лицом. Но в его глазах, тяжелых и печальных, Асанов все-таки заметил гордость. В офицерской, потомственной семье военных считали за честь умереть за родину, выполняя свой долг. Тяжелое, страшное горе отца могло хоть как-то смягчить лишь то обстоятельство, что его сын умер как настоящий офицер, как герой.

Спустя два месяца был опубликован Указ о присвоении званий Героев

Советского Союза майору Асанову и капитану Рудницкому (посмертно). Много лет спустя, слушая иногда рассуждения никогда не бывавших на войне демагогов, называвших павших ребят в Афганистане оккупантами и интервентами, Асанов вспоминал глаза генерала Рудницкого. Его боль и его гордость за сына. И понимал, что никто в целом мире не сможет ему доказать, что честное выполнение своего воинского долга – всего лишь участие в преступной авантюре, а смерть офицера на поле брани – досадная случайность оккупационной политики неразумного командования. Для него все павшие в Афганистане оставались героями. Независимо от причин, втянувших страну в эту войну. Навечно.

Часть III

«…НЕ ВЕРНУТЬСЯ»

ГЛАВА 1

Чон Дин, заметив направленное на него дуло винтовки, даже не вздрогнул. Он просто спокойно повернулся к ее обладателю и спросил:

– Кто ты?

– А ты кто? – почти закричал тщедушный мужчина, потрясая винтовкой.

– Я ищу Али-Рахмана, – Чон Дин видел, в каком состоянии находится разговаривавший с ним, и старался говорить как можно спокойнее.

– Он покинул этот мир еще три дня назад, – волнуясь, произнес обладатель винтовки, – я его брат. Умирая, он предупредил меня о госте из Индии. Но больше он ничего сказать не успел. И теперь я не знаю, кто ты – друг или враг.

– Как умер достопочтимый Али-Рахман, да смилуется Аллах над ним, да даст ему успокоение?

– Лихорадка, – коротко ответил мужчина, – у нас в городе опять эта проклятая болезнь.

Чон Дин знал, что лихорадкой они называют обыкновенную малярию, против которой у горцев не было ни иммунитета, ни необходимых лекарств.

– Он должен был передать мне пакет от моего дяди, – Чон Дин понимал, что тактику нужно менять на ходу. Иначе можно просто не выйти из этой лавки.

– Никакого конверта он мне не оставлял, – немного недоумевая, ответил брат умершего, – но я еще не знаю, как к тебе относиться.

– Как к другу, – ответил Чон Дин, уже сознавая, что никаких сведений насчет дислокации Нуруллы он в Зебаке не узнает… Неожиданно на улице раздались крики сразу нескольких людей. Обладатель винтовки нахмурился.

– Опять пришли, – недовольно заметил он. – Или люди Нуруллы, или люди Алимурата. Они появляются здесь через каждые два-три дня.

Винтовку он уже опустил, и поэтому Чон Дин сделал несколько шагов к выходу.

– У меня осталась на улице жена, – сказал Чон Дин и, уже не обращая внимания на брата умершего, шагнул на порог.

На улице стояло несколько человек, вооруженных автоматами и винтовками. Конечно, женщину в парандже, боязливо прижимающуюся к одному из домов, они не трогали. Даже бандиты и контрабандисты свято соблюдали законы шариата, требующие уважения к другим женщинам.

В

мусульманской религии уважение к матери, сестре, жене закладывается в детях с самого рождения. Там, вопреки распространенному мнению, вовсе не считают женщину существом низшего сорта. Напротив, муж обязан содержать своих женщин, лелеять их, беречь. Дом – это святилище женщины. Все, что находится вне дома, – удел мужчины. Такое разделение, существующее на Востоке многие тысячелетия, помогает семье правильно функционировать, так как в восточных семьях многодетность является обычным явлением. И паранджа для женщины не метод унижения ее мужчинами, а скорее метод предохранения женщины от нескромных взглядов других мужчин. А веселящиеся на улице люди Алимурата даже не думали задевать чужую женщину, понимая, что нельзя восстанавливать против себя весь город.

Если в будущем эта женщина окажется женой бывшего активиста Народно-демократической партии или сестрой командира части бывшей правительственной армии, они не задумываясь разделаются и с ней, и с ее родными, но обидеть женщину просто так – такое им и в голову не могло прийти.

Падерина внимательно слушала пьяные крики бандитов. В отличие от людей Абу-Кадыра, никогда не употреблявших спиртного, как и положено правоверным мусульманам, эти парни не очень соблюдали некоторые нормы исламского кодекса, требующего не прикасаться к спиртному.

Неожиданно громкие крики одного из бандитов привлекли ее внимание.

– Весь отряд Нуруллы собрался там, – кричал он, – все они – до единого! Нам нужно пойти туда и уничтожить их!

– Оставь, – злился другой, – Нурулла завтра снимается с лагеря. Они перебираются ближе к Ишкашиму. Мы все равно не сумеем собрать всех наших людей.

– В прошлом году их люди увели у нас баранов, – злился первый, – а теперь мы можем перерезать им горло, как баранам. Пусть Алимурат скажет, и ни один человек не уцелеет.

– У Нуруллы в лагере стоят пулеметы и минометы. Нам туда лучше не соваться.

Крики продолжались еще минут двадцать, пока наконец все бандиты не отправились на другую улицу.

Чон Дин подошел к Падериной.

– Наш связной умер три дня назад от малярии, – тихо сказал он, – ничего более подробно узнать не удалось.

– Здесь кричали люди, – очень тихо ответила Падерина.

– Слышал, – кивнул Чон Дин, – поэтому так быстро и выскочил.

– Они говорят, что Нурулла где-то недалеко. Там сейчас его отряд. Завтра он снимется и переберется ближе к Ишкашиму.

Чон Дин понял все без слов.

– Думаете, стоит рискнуть?

– У нас есть другой выход? – невозмутимо парировала женщина.

– Да, действительно, – согласился Чон Дин.

Он отлично понимал ситуацию. Конечно, нужно было узнать более подробно о лагере Нуруллы, постараться выяснить их месторасположение. Но идти они могли только вдвоем. Оставлять одну женщину или посылать ее обратно в лагерь было нельзя. Если в городе любая женщина находилась под защитой негласных законов, то на дороге одинокая женщина без мужчины могла стать легкой добычей любого прохожего. Раз ее не ценят близкие мужчины, отпуская одну в такой дальний путь, значит, ее могут не ценить и другие мужчины. Логика в таких рассуждениях была «абсолютной».