Узбекский барак
Шрифт:
Малышам покровительствовал Мансур, самый авторитетный среди подростков, живший за стенкой в одной комнате с парализованной матерью и младшим братишкой Рахманом.
Говорили, его мать "схватило", когда пришла похоронная о погибшем отце. Игорь никогда не видел эту женщину. О ее существовании свидетельствовали только ее стоны и мычание, доносившиеся сквозь стенку.
Мансуру исполнилось пятнадцать, ему можно было дать все двадцать. Был он рослым, узкоглазым, отчего казался постоянно прищурившимся, ходил настороженно, напружиненной походкой, будто крался. Его полусогнутые руки были слегка расставлены, как если бы он искал противника, чтобы бороться. Про него рассказывали: норму он выполняет взрослую, водку пьет на равных, в карты играет на продкарточки и махорку. И постоянно выигрывает. При этом добавляли: добром это не кончится. И накликали.
Однажды Игорь увидел в коридоре посеревшее лицо Мансура, когда тот вечером приполз в барак в новой телогрейке, залитой кровью. Скрючившись от боли, он зажимал рукой левый бок. Из-под пальцев на валенки сочилась кровь, смешиваясь с грязным снегом.
Эту телогрейку он выиграл у однорукого сапожника по прозвищу Колюня, торговавшего на рынке самодельным гуталином.
Когда Мансур надевал выигранную обнову, тот молча его пырнул.
Еще говорили, будто этот Колюня еще раньше точно так же кого-то зарезал, но все боялись с ним связываться.
Мансур осел, завалился на бок, и тогда женщины, опомнившись, заорали благим матом: убили-и-и...
(Так здесь кричали, когда приносили похоронные.
Кричать всегда начинала та, кто первая увидит в руках почтальона желтый или коричневый листок, и тогда к ней присоединялись другие женщины, выбегавшие из своих комнат.
Те, кому были адресованы похоронные, молча и бледнея до синевы, опускались на пол. Выли и ревели другие, уже получившие свои похоронные. И дурными голосами - то ли от радости, то ли боясь сглазить - те, к кому они еще не пришли.)
Мать затолкала Игоря в комнату, схватила там свою стираную ночную рубаху, порвала на полосы, взяла водку, йод, снова выбежала в коридор, перевязала, наложила жгут.
Вернувшись из больницы, Мансур показывал всем желающим небольшой шрам на левом боку и еще один возле ключицы. Телогрейку он отдал какому-то врачу в больнице.
Как-то пацаны взяли с собой Игоря смотреть на однорукого сапожника-убийцу. Невысокий и корявый, Колюня сидел на своем обычном месте на рынке, и возле него стояла очередь. Говорили, он бесплатно чинит обувь директору и начальнику милиции, а также их женам. Он варил лучшую в городе ваксу, используя для расфасовки пустые консервные банки. Их собирали и приносили пацаны, а он делал из них аккуратные коробочки. И все это - чинил, варил, играл, убивал - одной левой и зубами. Игорь не стал подходить, только смотрел на него издали. Один раз, всего на миг, встретился глазами с его потухшим, безразличным взглядом и сразу отвернулся.
Мансур продолжал играть, у него по-прежнему не переводились хлебные карточки и махорка. Иногда делился ими с соседями. Мать благодарила и отказывалась.
Как-то Мансур поспорил со сверстниками в присутствии "мелюзги": завтра к нему придет одна "тетка" из цеха. Она ему "даст", как давала взрослым мужикам - за хлебные карточки. Куда денет свою мать? Никуда. Просто отвернет ее лицом к стенке. Братишку Рахмана отправит погулять. Спорщики, "разбивала", а также все сомневающиеся могут увидеть своими глазами.
И "тетка" действительно пришла. Лет сорока, серолицая и сутулая, она молча, опустив глаза, прошмыгнула мимо ошарашенных пацанов. Мансур подмигнул и закрыл дверь комнаты изнутри на крючок. И тогда пацаны кинулись и приникли к дверям, отталкивая друг друга. Потом, вспомнив, приподняли на руки Рахмана, чтобы ему было виднее, и он приложился к самой широкой щели.
Игорь тоже хотел посмотреть, но его оттерли старшие ребята. Когда он услышал стоны, то решил, что стонет мать Мансура. Потом начались крики, и он подумал, что теперь Мансур за что-то избивает "тетку". И вместе с тем почувствовал неясный страх перед тайной, которая могла ему открыться за этой дверью; он попятился, чтобы незаметно сбежать, но пацаны подтащили его силой к самой двери: "Смотри!".
Он зажмурился изо всех сил и не открывал глаз, несмотря на щипки, пинки и подталкивания.
Потом "тетка" уходила - с красными пятнами на лице, еще больше ссутулившись, ни на кого не глядя. Кто-то свистнул, она вздрогнула и побежала. Засвистели и другие, но тут дверь снова открылась и вышел Мансур. Не глядя ей вслед, он закурил папиросу из выигранной пачки.
Когда кто-то из "шестерок" сказал ему про Игоря: мол, специально зажмурился, чтобы не смотреть, Мансур промолчал. А на другой день рассказал малышам, откуда они взялись.
Так Игорь узнал главную тайну детства: откуда и как получаются дети. Никакая другая информация не производила подобного впечатления, казалось, теперь знаешь все.
С тех пор, если недовольный Рахман слонялся в коридоре, а окно их комнаты было завешано одеялом и у дверей собирались пацаны, это означало: пришла очередная "тетка". Потом в бараке долго и со знанием дела обсуждали подробности: за сколько карточек, постарше или помоложе предыдущей.
Алексей рассказал, что, когда умерла мать Мансура, а Рахмана отправили в детский дом, Мансур несколько раз сбегал на фронт. Оттуда его возвращали и снова ставили к станку. После войны он сбегал уже из тюрем и лагерей. Живым так и не вышел.
Именно от Мансура новоприбывшие пацаны узнавали - поклявшись, что никому не скажут, - почему их барак назвали "узбекским".
До этого, сколько бы Игорь ни спрашивал мать, она всегда переводила разговор на другую тему.
Оказывается, незадолго до их приезда здесь заживо сгорели прежние обитатели барака - молодые узбеки, они же нацмены. Сладковатый запах горелой плоти - это все, что от них осталось.
Мансур подробно и живописно описал, как они выглядели: обгоревшие трупы со скрюченными конечностями, с остатками халатов на телах и тюбетеек на головах. И еще добавил, что с тех пор узбеки приходят в свой барак каждую ночь, чтобы согреться.
Одну такую тюбетейку он оставил себе и показывал всем желающим: почерневшую, с торчащими нитями серебряного шитья.
Той же ночью барак разбудил разноголосый плач: обгоревшие трупы приснились сразу нескольким малышам.
Когда заплакал маленький Игорь, мать встала и зажгла керосиновую лампу. Всхлипывая, он прижался к ней, но не стал, помня угрозу Мансура, рассказывать свой сон. И к середине дня про него забыл. Следующей ночью узбеки вернулись в свой барак, и снова все проснулись от дружного рева.