Уздечка для сварливых
Шрифт:
Когда Рут открыла Джеку дверь, глаза ее были опухшими от слез.
– Я надеялась, вы не придете, – сказала она резко. – Однако она всегда получает то, что хочет.
Художник улыбнулся:
– Я тоже.
– Ваша жена знает, что вы здесь?
Джек протиснулся мимо Рут в холл, прислонил холст с портретом Джоанны к стене и опустил сумку на пол.
– А какое тебе дело? Рут пожала плечами:
– У нее ведь деньги. Мы останемся ни с чем, если вы с мамой заставите ее ревновать. Вы, наверное, с ума сошли.
Джека развеселили эти слова.
– Ты думаешь,
– Не называйте меня дорогушей, – бросила Рут. Глаза художника сузились.
– Тогда не мерь меня по своей мерке. Послушай моего совета, Рут: научись быть немного нежнее. Нет ничего более отвратительного, чем вульгарная женщина.
При всей показной взрослости Рут все еще оставалась ребенком. После слов Джека ее глаза наполнились слезами.
– Я вас ненавижу.
Джек с удивлением посмотрел на девушку и удалился на поиски Джоанны.
Ни у кого не повернулся бы язык обвинить Джоанну в отсутствии тонкости. Она была образцом выдержки в словах, одежде и манерах. Джоанна сидела в полуосвещенной гостиной с открытой книгой на коленях и бесстрастным лицом; ее волосы в свете настольной лампы отливали золотом. Она бросила взгляд в направлении Джека и не произнесла ни слова, только жестом указала на софу, чтобы он сел. Художник же предпочел встать возле камина и молча наблюдать за ней. Джоанна напомнила ему ледяную скульптуру. Холодная. Ослепительная. Неподвижная.
– О чем ты думаешь? – спросила она через несколько минут тишины.
– Что Матильда была права насчет тебя. Ее серые глаза ничего не выражали.
– В чем именно?
– Она говорила, что ты тайна.
Джоанна слегка улыбнулась, но ничего не ответила.
– Знаешь, мне она нравилась, – продолжал Джек.
– Неудивительно. Она презирала женщин, зато к мужчинам относилась с уважением.
– Сару она тоже любила достаточно сильно.
– Ты и правда так думаешь?
– Матильда оставила ей три четверти миллиона фунтов. По-моему, довольно веское доказательство.
Джоанна положила голову на спинку софы и посмотрела на художника долгим, неприятно пронизывающим взглядом:
– А я-то думала, ты лучше знал мою мать. Она никого не любила. И зачем ей приписывать такой прозаичный мотив? Она рассматривала наследство в три четверти миллиона с точки зрения власти, которую можно получить за эти деньги, а не как сентиментальную подачку кому-то, кто отнесся к ней чуточку теплее. Мать и не предполагала всерьез, что это завещание будет ее последней волей. Оно было лишь частью спектакля, организованного для Рут и меня. Деньги дают определенную власть. Особенно если пригрозить их возможной потерей.
Джек задумчиво потер челюсть. Его жена тоже говорила что-то подобное.
– И все же почему Сара? Если бы она оставила деньги собачьему приюту, результат был бы тем же.
– Я думала об этом, – пробормотала Джоанна, посмотрев в окно. – Возможно, она не любила твою жену даже больше, чем меня. Не думаешь же ты, что Рут и я промолчали бы,
– И что бы ты сделала? – с любопытством спросил Джек. Джоанна улыбнулась:
– Ничего особенного. Твоя жена лишилась бы практики, как только бы разнесся слух, что она убедила богатую пациентку оставить ей в наследство состояние. Хотя теперь она ее тоже потеряет.
– Почему?
– Мать умерла при подозрительных обстоятельствах, а твоя жена – единственная, кто выиграл от ее смерти.
– Сара не убивала Матильду. Джоанна снова улыбнулась:
– Попробуй доказать это жителям Фонтвилля. – Она встала и поправила черное платье на своем плоском животе. – Я готова.
– Для чего?
– Для секса, – ответила она обыденно. – Ты разве не за этим пришел? Воспользуемся комнатой матери. Я хочу, чтобы ты любил меня так же, как любил ее. – Синие глаза Джоанны не отрываясь смотрели на Джека. – Хотя со мной тебе понравится больше. Мать не любила секс; думаю, ты и сам это выяснил. Она никогда не занималась любовью ради удовольствия, только ради достижения какой-либо цели. Мать с отвращением воспринимала мужское пыхтение. И она говорила, что занятие сексом напоминает ей собачьи игры.
Джек счел это замечание очаровательным.
– Ты вроде говорила, что Матильда уважала мужчин. Джоанна улыбнулась:
– Только потому, что знала, как ими управлять.
Новость о том, что Матильда Гиллеспи оставила доктору Блейкни три четверти миллиона, разнеслась по деревне, словно пожар. Информация стала достоянием общественности в воскресенье после утренней мессы, но кто конкретно стал ее первоисточником, было тайной. Зато источником самого интересного куска, о Джеке Блейкни, поселившемся в «Кедровом доме», оказалась, несомненно, Вайолет Орлофф. Машина Джека простояла возле дома весь субботний вечер и, судя по всему, останется там на неопределенный срок. Злые языки понесли сплетню дальше.
Джейн Марриотт постаралась не показывать своего удивления, когда Сара неожиданно появилась в приемной в среду.
– Я вас не ждала, – сказала Джейн. – Вы разве не должны находиться в пути в Бидинг?
– Нужно было оставить отпечатки пальцев в приходском здании.
– Кофе будете?
– Вы слышали о случившемся? А, думаю, все уже слышали...
Джейн включила чайник.
– О деньгах или о Джеке? Сара невесело усмехнулась:
– Это делает жизнь намного проще. Я только что провела целый час в очереди возле здания прихода, выслушивая неуклюжие намеки от людей, которым следовало поставить диагноз «окостенение мозга» много лет назад. Сказать, какие сейчас ходят домыслы? Джек оставил меня и ушел к Джоанне, потому что шокирован, как и все остальные, тем, что я использовала свое положение врача и убедила Матильду забыть семейный долг ради меня. И это тот самый Джек Блейкни, которого всего лишь неделю назад критиковали за то, что он живет за счет своей бедняжки жены.