Уж эти мне мужчины
Шрифт:
– Аль? Сколько лет, сколько зим! Тебя трудно забыть. Твои фотографии в обнимку с хорошенькими девушками не сходят со страниц журналов. Ты как, звонишь по делу или просто соскучился?
– По делу, – сокрушенно вздохнув, признался Альберто. – Я тебе звонил несколько раз, но ты каждый раз был в каком-то очередном экзотическом уголке, снимая банановых диктаторов или последствия стихийных бедствий.
– Если ты мне обещаешь эксклюзивное интервью о твоих сердечных делах, мы можем пропустить пару стаканчиков вина.
– Все, что захочешь, – щедро пообещал
– Как насчет бара «Сатанас»?
– Ты что, спятил? Там же собираются только голубые и лесбиянки!
– Я сейчас как раз готовлю материал о сексуальных меньшинствах. Не поверишь, ради дела я даже иногда ношу серьгу в левом ухе и крашу губы помадой цвета фуксии.
– Чема, ради Бога! – взмолился Альберто. – Ты же не хочешь, чтобы меня сфотографировали в баре педерастов в компании голубого журналиста! У меня и без того хватает проблем. Лучше я приглашу тебя на ужин. Какой ресторан ты предпочитаешь – «Риц» или «Семь дверей»?
– Ого! – Чема присвистнул. – Пожалуй, я выберу «Семь дверей». Видно, у тебя действительно ко мне серьезное дело. Хочешь, чтобы я подкрасил губы фуксией?
– Иди к черту! – сказал Альберто. – Ты можешь быть на месте через сорок минут?
– Уже лечу, – ответил Хосе Мануэль и повесил трубку.
– Чечня? Тебя действительно интересуют чеченские террористы? – с недоверием спросил Хосе Мануэль, уписывая весенний салат с лангустами.
– Я тут на днях включил телевизор, – объяснил Альберто, – и посмотрел репортаж о том, как чеченцы захватили двух заложников и угрожают убить их в случае, если российские власти не выполнят их требования.
– Ну и что?
– Я просто подумал, как несправедливо, что эти люди должны умереть ни за что ни про что в руках каких-то ненормальных фанатиков.
– Сотни людей умирают каждый день. Некоторые из них умирают от рук убийц, некоторые умирают от голода, некоторые от отсутствия надлежащей медицинской помощи. Так было всегда, и так будет всегда. Насколько я помню, раньше тебя подобные вещи не беспокоили.
– Ты же сам неоднократно говорил мне, что нельзя быть равнодушным к людским страданиям. Люди меняются. Я изменился.
– Свежо предание, да верится с трудом, – скептически заметил Хосе Мануэль, отодвигая в сторону опустевшую тарелку. – Эти заложники – испанцы?
– Нет, русские.
– Ты их знаешь?
– Откуда я могу их знать? У меня нет ни одного знакомого русского.
Хосе Мануэль задумчиво почесал затылок.
– Так почему тебя все-таки интересуют эти русские заложники?
Альберто разозлился.
– Послушай, Чема, – сухо сказал он, – не суй свой длинный журналистский нос не в свое дело. Тут ты ничего не накопаешь. У меня есть свои причуды и капризы. Просто захотелось узнать, каким образом можно было бы вызволить этих заложников, например, войдя в контакт с террористами и предложив им выкуп. Если ты можешь помочь – помоги, если не можешь или не хочешь – твое дело. Только не приставай ко мне со своими дурацкими расспросами. У меня сейчас слишком много проблем.
– Да,
– Журналисты уже и об этом пронюхали? – возмутился Альберто.
– Она же маркиза, – пожал плечами Хосе Мануэль. – Ты же понимаешь…
– Врачи пока не говорят ничего определенного. Состояние стабилизировалось. Нам остается только ждать.
– Мне жаль, что твоя мать больна. Мария Тереза – прекрасная женщина.
Хосе Мануэль сочувственно склонил голову и тут же встрепенулся, вдохновленный пришедшей ему в голову мыслью.
– Я знаю, почему ты хочешь освободить русских заложников! – громко воскликнул он.
Люди за соседними столиками вздрогнули и оглянулись. Альберто тоже вздрогнул.
– Ты что, спятил! – прошипел он. – Ты хочешь, чтобы завтра все газеты пестрели заголовками «Маркиз де Арнелья ведет переговоры с чеченскими террористами»? Еще одна такая выходка – и я тебя прикончу. Я надеялся, что в Сорбонне тебе привили элементарное понимание журналистской этики.
Чема смутился.
– Извини, я что-то чересчур расслабился, – сказал он. – Просто я догадался, почему ты хочешь освободить этих русских, и это тронуло меня до глубины души.
– Так почему я хочу освободить этих русских? – поинтересовался Альберто.
– Конечно же, для того, чтобы спасти твою мать!
Альберто тихо чертыхнулся про себя. Он не верил в телепатию и ясновидение, но он и представить не мог, как его друг догадался о связи между Марией Терезой и похищенным русским фокусником.
– Какое отношение моя мать имеет к этим заложникам? – осторожно спросил он.
– Не держи меня за дурачка! – гордо воскликнул Хосе Мануэль. – Это же очевидно! В день, когда твоя мать получила инфаркт, ты был так потрясен, что когда увидел репортаж о русских заложниках, то дал обет спасти их жизни и взамен попросил Господа или Деву Марию совершить чудо и сделать так, чтобы твоя мать выздоровела.
Альберто расслабился. Эта версия устраивала его. По крайней мере теперь Чема успокоится и отвяжется от него.
– Ты действительно очень умен, – решил польстить журналисту маркиз, придавая своему лицу строгое и скорбное выражение. – Мой обет Богу – вещь столь личная и интимная, что я хотел бы, чтоб ни одна живая душа не узнала о нем. Но тебя не проведешь. Я надеюсь, ты сохранишь мою тайну, иначе боюсь, что обет потеряет силу.
Хосе Мануэль успокаивающе-торжественным жестом поднял правую руку.
– Клянусь, что буду нем, как мумия Эхнатона. И думаю, что смогу помочь тебе. Я бывал в тех краях, и у меня сохранились кое-какие связи на Кавказе. По крайней мере ты будешь знать, с чего начать.
После гостиницы «Ыыт» номер в «Енисее» казался Маше роскошным, несмотря на то что в нем не было даже туалета, не говоря уже о душе или ванне, а в общественном душе отсутствовала горячая вода. Зато под потолком в круглом белом плафоне ярко сияла лампочка Ильича, и даже батареи центрального отопления – о чудо! – были теплыми.