Уж на сковородке, или Слава богу, вынужден жить!
Шрифт:
Сказка о Юродивом, Убогом и Кликуше
Собрались как-то вместе Юродивый, Кликуша и Убогий и стали друг перед другом рассуждать, кто кого юродивее, кликушее, убожее.
– Я как начну юродствовать, враз все видят – юродивый! Жааалко им меня дурака, отроду малоумного, подадут копеечку.
– А я как зачну канючить: «Подайте убогому, неимущему, скудному, нищему, нужному!», – они
– Эх, вы! Копеечку, пятачок! Я как начну кликушествовать, неистово в истерике биться, они рады мне рупь серебряный дать, только чтоб с глаз долой или замолк.
Замолчали уважительно Юродивый с Убогим. Потом сообразили мужички на троих и выпили с удовольствием, с удовольствием закусили.
– Мдааа, – сказал мечтательно Юродивый, – что теперешняя копеечка? Вот, раньше, подаст Царь копеечку – неделю сыт.
– Верно-верно, – подхватил Убогий, – еще же себя и виноватым перед тобой чувствует. Не то, что нынешние, ни стыда, ни вины, ни совести. А на пятачок ихний только паленой водки и купишь.
– Потому, кликушествовать – верное дело, – заметил авторитетно Кликуша, – они-ж только бесов и боятся, хоть сами и бесы в большинстве.
Побеседовали еще немножко душевно за жизнь, завернулись в лохмотья, укрылись пледиками финскими и спать легли.
У кого сон, у кого бессонница. Счастлив убогий да нищий, нет добра и беспокоиться не о чем, а богатому забота, хоть кликушей кричи. Собрались вместе в ночи три богатых мужика и стали друг другу на жизнь жаловаться.
– Ох! Как бы мне удачненько вложиться на кризисе? Толкал сегодня речь в Думе, как бы… Так, один Боярин думский кричать стал, как на Вече, что такой, мол, рассякой. Не юродствуй, дескать, Родина в опасности в трудную годину, враг… то да се.
– Сиры мы, да убоги, наги, только о других и печемся, а благодарности ни на грош, – пьяненько залился мужичок в чиновничьем галстуке.
– Ты чо, братан? Не на работе перед телекамерой и камера тебе пока не маячит, – заржал жеребцом крепкий, лысый мужик, – перед вертухаями будешь потом корки мочить. Хотя, меня тебе не переплюнуть. Я нынче на предвыборном митинге в таких припадках бился, Кащенко отдыхает.
Потолковали еще немножко о трудах своих тяжких, девок вызвали, да и спать ушли.
Но не только богатые мужики не спали. Не спали в квартире одной, малогабаритной, в спальном районе.
– Что за копейки ты мне суешь, убогий! На паперти больше подают. Это тебе за твои два института доплачивают? – юродствовала Жена.
– Зато крест на мне, хоть сир я и наг, а не украл ни у кого и ближнего не обидел, – поскуливал Муж.
– Нашел чем гордиться! – истерично закудахтала Теща. – Ты о чем думал, когда женился на красоте такой, примак несчастный! – Так заголосила, что кажись еще миг и упадет, да забьётся в падучей.
Поголосили еще маленько, но уже больше для порядку, выпили, кто где (Муж в туалете из кальсон чекушку достал, Жена в ванной из аптечки свой НЗ нозепама, Теща у себя в комнатке из тумбочки фунфырик с корвалолом) и спать легли.
Угомонились все, наконец, заснули. Легче и спокойней всех спали Юродивый, Убогий и Кликуша.
Сказка в тепло-коричневых тонах
– Дедушка! Почему здесь так плохо пахнет?
– О! Это очень давняя история! В одной семье родился мальчик…
– Знаю! Знаю! В другой – родилась девочка, а потом они выросли и поженились. Но пахнет здесь противно почему?
– Не было никакой девочки. Я и рассказываю про «пахнет». Ты просто не слушаешь.
– Слушаю-слушаю, говори!
– Так вот, в одной семье родился Мальчик. Как его звали, уже никто не помнит. Помнят только, что он любил носить все коричневое. Его родители тоже любили пастельные тона и маме, его, рыженькой, теплые, золотистые оттенки визажист советовал, но у Мальчика с коричневым постоянно всякие казусы случались. Нарядятся все мальчики из класса на Рождество белоснежными ангелами и начнут «Аве Мария» петь, а Мальчик так своими коричневыми крыльями и «коричневым» голосом из хора выделяется, что всякая Благость пропадает. Или придет к самой красивой девочке из класса…
– Ага! Девочка все же была!
– Была и не одна, но они тут не при чем. Мда, так вот, придет он к ней (такой розовенькой, в розовеньком платьице, с розовеньким бантом) на день рождения, подарит коричневые шоколадные конфеты, сядет в своих коричневых брючках, коричневой рубашечке, коричневых носочках, коричневых ботиночках в самое коричневое креслице и сидит там весь вечер, ни с кем не разговаривает, не танцует, торт не ест. А все мальчики и девочки в голубом и розовом неловко себя чувствуют, будто что-то не так сделали. Да что там, неловко, прямо скажу – дерьмово себя чувствовали.
Или вот еще, подарят Другому мальчику самолет, машинку там радиоуправляемую, все бегают, играют, хвалят да радуются, а этот Мальчик, губки скривит, личико отвернет – сразу видно, что машинка так себе, ничего особенного, и самолетик ему вовсе не интересен. Ребятишки кругом все тише-тише восторгаются, а потом и вовсе поскучнеют и разойдутся. Машинка с самолетиком останутся одиноко на ковре тосковать.
С Дедом Морозом вовсе конфуз вышел, какого не бывало с Начала времен. Пришел он к детям на елку, подарки принёс, сам осанистый, зычный, краснощекий, веселющий. Дети за ним вприпрыжку вокруг елки бегают, песни поют, стихи читают, конфеты из мешка таскают, в игры играют, хохочут. Тут заметил Дед Мороз, что мальчик один сидит в сторонке на коричневом стульчике, сандаликом бежевым пол ковыряет. Непорядок.
– Ты почто, мальчик, не играешь, не поешь, конфеты не ешь? Али обидел, кто, али хвор?
– Не хочу, – говорит наш Мальчик, – скучно это все, от конфет живот болит, а сам ты – ненастоящий, и борода, и румянец ненастоящие.
Дед даже задохнулся и в самом деле побагровел, так его Мальчик за живое задел.
– Как так, не настоящий? А я вот тебя заморожу сейчас!
– Не заморозишь, не положено, тебя живо в полицию загребут, а у тебя еще за сто Елок заплачено.
– Ну, тогда… подергай за бороду что ли, борода у меня самая настоящая.