Уж на сковородке, или Слава богу, вынужден жить!
Шрифт:
Увидала как-то поздним вечером Машка свет на соседском участке, будто сияние какое, да все ярче-ярче, а что такое из окна не разобрать. Покатилась колобком к двери, хотела быстренько до забора добраться, но застряла. Тогда заорала привычно: «Томка, ты что, сволочь, там у себя жжешь, спалить нас хочешь?!» – и замерла на полуслове. Соседка стояла посреди участка возле вырытой недавно ямы, а оттуда поднимался светящийся диск, сама же Томка уже несколько дней светилась. Почти бесплотная, впорхнула она в распахнувшийся люк и он захлопнулся. Тарелка резко взмыла вверх, но опустилась и зависла прямо перед Машкой, невыносимо слепя ей глаза. Куча дико завизжала, задергалась в проеме, забилась пойманным необъятным карпом, мечтой рыбака, и вдруг лопнула. Все, что было внутри улова, разлилось зловонной фекальной кучей. Но на удобрение, как потом выяснилось, не годилось. Не только воняло жутко, но и сжигало все подряд вокруг, как соляная кислота. Пришлось Однокласснику дом заколотить, забор вокруг колючкой оплести. На заборе написал в разных местах: «Опасно для жизни!». И пошел счастливый налегке. Только на Томкин дом все оглядывался и вздыхал: «Эх, молодость, молодость! Как бы нам в твоё время да теперешний ум!».
Бытовые рассказы
Банка крови
Её назвали в честь бабушки красивым именем Таисия. В детстве домашние звали просто Тасей, а мать Таськой. «Таська» шло ей больше всего. Непослушные кудри выбивались из туго заплетенных кос и стояли дыбом; угольно черные, огромные глазищи, дико вытаращены и не обещают ничего хорошего; тощие ручонки, стиснуты в кулачки и упрятаны в карманы; худенькие ножки «иксиком», либо в полных воды из луж резиновых сапогах, либо вовсе босы. Бесенок по имени Таська, таким уродился, прихватив лишку из прапрабабушкиной цыганской крови. Уже младенцем проявляла она свой коварный, буйный, неукротимый нрав. В полуторогодовалом возрасте, отнимала у младшего брата бутылку с кефиром, ласково приговаривая: «Сена, сена!» (сына, сына), и откатившись на безопасное расстояние, жадно присасывалась. Кефир был её основной едой, молоко категорически отвергала, и если случалось ужасное – не отоварились кефиром, пиши пропало. Это тощее, обжористое существо вопило часами, пока ей не зальют порцию кефира.
В яслях изводила воспитателей полной неуправляемостью. Как они с ней справлялись? Однажды умудрилась забраться по столбику-трубе на козырек над ясельным подъездом и лихо отплясывала там, под вопли нянь и воспитательниц – цыганушка! А ведь дедушка был большой партийный начальник и папа значительный человек. Гены. Слушалась безоговорочно старшую сестру. Не из страза, любила и уважала. С козырька та сняла её в два счета.
– Слезай!
– Как? Она упадет! – запричитали «воспитки».
– Слезай, как залезла!
В считанные минуты та обезьянкой скатилась вниз.
По утрам долго и нагло ныла по пути в детский сад:
– Не пойду, неси меня.
А сама уже ростом больше половины сестры.
Если отец был дома, в сад обязательно опаздывали. Таська исполняла концертный номер под названием «Нечего надеть». Аккуратно выглаженные, красивущие платьица висели рядами в её шкафчике, она перебирала их, надувала губы и на вопрос: «Это?», капризно отвечала: «Нет». Представление продолжалось до тех пор, пока в комнату не врывалась томившаяся у порога сестра в школьной форме и четко командовала:
– Ну-ка, хватит кровь пить! Бегом надела синее платье и гольфы и на выход!
Пока сестра одевалась, выговаривала отцу:
– Папа, зачем ты с ней миндальничаешь? Я опаздываю, а ты ей потакаешь! Не видишь, она просто в сад идти не хочет? Быстро! – это уже сестре.
Возле ворот оставляла неслушную и смотрела, как она бредет в группу, прикрикивая, подгоняла. Иногда, сестренка не слушалась и приходилось переть её на загривке, обхватив за ноги, только чтобы не опоздать в школу.
Тася не понимала и не признавала наказание в любой форме. Уже в подготовительной, выпускной группе, получила сестра за неё выговор от новой воспитательницы:
– Взрослая девочка, скоро в школу пойдет, а до сих пор не умеет стоять в углу.
Выяснилось что, не введенная в курс дела педагогиня, пыталась ставить Таську в угол, в течение нескольких часов, состязаясь с ней в упрямстве. У Таськи не было никаких авторитетов, кроме сестры, «воспитка» узнала, что она дура, но в угол так её и не загнала.
Это все цветочки. Ягодки пережили Тасины няньки еще в яслях. Как-то теплым весенним утром мать повернулась на звук открываемой двери у себя в кабинете и обмерла – на пороге стояла счастливая Таисия.
– Ты как здесь оказалась?!
– Пришла!
– С кем?
– Сама! – гордо ответила дочь.
– Ты почему ушла? Зачем?
– Они мне надоееели!
Телефон истерично зазвонил и истеричным же голосом сообщил: «Ваша девочка пропала!». Мать спокойно заявила, что девочка нашлась, мы сейчас её вам доставим и во всем разберемся. Пигалица включила, было, сирену, но наткнувшись на материнский взгляд, умолкла. Думаете, унялась? Ничуть. Всю обратную дорогу мама читала ей лекцию о двух страшных перекрестках с нерегулируемыми светофорами, рисовала ужасные сцены наездов и похищений. На следующей неделе, в короткий предпраздничный день, мать и старшая дочь за пару кварталов от садика, узнали тощую фигурку в голубеньком пальтишке, стремительно двигающуюся им навстречу. Опытная сестрица, возле садичного забора приказала:
– Ну-ка, покажи, как ушла!
Девчушка проскользнула сквозь прутья решетки и попала прямо в руки воспитательницы.
– Так, Тася, собираемся в группу, скоро за вами мамы придут, – она даже не заметила, что маленькой пройдохи не было какое-то время. Пришлось вести воспитательную работу с воспитателями. Предложить забрать дикарку, в силу значительного положения её папаши, было никак невозможно.
В высокообразованном семействе безграмотной, до самой школы, оставалась только Таисия. Отец, окрыленный успехами обучения чтению старшей дочери за два дня, рьяно взялся за дело, но сдался через пару часов. Тогда за дело взялась старшая сестра, рассчитывая на умение управлять строптивицей, но не тут-то было. К первому сентября Таська, в отличие от одноклассников, знала только одну букву «А». Мать ругалась, сестра печалилась, отец рассеянно смотрел поверх женских голов своего семейства. Но, то ли опытная, добрая учительница нашла к ней подход, то ли Таська образумилась, она быстро догнала и обогнала соучеников. Домашние задание делала легко, но в отличие от сестры, свободное время посвящала не книгам, а летанью с гиканьем по двору, во главе своры мальчишек. Слушала и читала сказки класса до девятого, потом вдруг резко взялась наверстывать упущенное, и снова быстро преуспела.
С мальчишками она выстроила отношения года в три, раз и навсегда. Как-то прибежала с улицы и требовательно завыла. Мать спокойно поинтересовалась, чего хочет.
– Меня мальчик обижает, толкает, дерется.
– А я при чем? Обижает, дай сдачи. От меня отстань.
– А как дать сдачи!
– Ну, толкни, раз он тебя толкает.
– Я толкала, а он все равно.
– Ну, тресни чем-нибудь.
– Чем?
– Ой, отстань! Что там у тебя есть? – осмотрела с ног до головы, – Вон сандалик сними да тресни, – и вернулась к плите.
– Мама, ты что ей такое сказала, она же буквально все понимает, – закричала вторая дочь.
Таська решительно подошла к песочнице, сняла чехословацкую добротную сандалию на кожаной подошве и изо всех сил треснула по мордахе своего обидчика, тот взвыл, как пожарная сирена. Пришлось выскочить во двор. Пацан все еще подвывал, щека распухла и на ней четко отпечатался рисунок каблука Таськиной обутки. Сама она спокойно сидела возле своих пасочек и куличиков.
– Ты зачем мальчика так сильно ударила?