Ужас. Вдова Далила

Левель Морис

Каждый день Хорфди приходил к Марии в два часа и оставался до обеда. Сидя рядом с ней, он рассказывал о своем детстве, о взрослении, о своих разочарованиях. Он открывал ей душу, чтобы она могла судить о нем лучше, чем другие.

Она слушала его слова, как дивную музыку, и боялась, что он перестанет говорить.

Кроме того, Мария старалась говорить с Хорфди серьезно, как друг, как сестра. Она советовала ему позаботиться о своем будущем и забыть любовь, которую она не может, не смеет разделить. Он обещал ей все,

чего она хотела, он клялся никогда больше не говорить о любви, но через несколько минут нарушал свою клятву.

Так протекала жизнь Марии, как вдруг случилось событие, которое легко было предвидеть.

Однажды, читая газету, она выронила ее с криком: «Какая низость!» — и позвала Розу.

— Прочитай, что здесь пишут! — воскликнула Мария и указала место, где говорилось о процессе над атлетом Паулем. Его преступление было описано очень подробно, а в одном месте говорилось: «Пауль несколько лет назад женился на Зоннен-Лине, которую пламенно и безгранично любил. Однажды он встретил ее в обществе Карла ван ден Кольба, проследил за ним, а затем в припадке безумной ревности убил».

Как только Роза дочитала эти строки, Мария вырвала у нее газету и воскликнула:

— У нас на родине отомстили бы смертью человеку, написавшему это. И этот негодяй смеет утверждать, что мой муж был любовником подобной особы! Что накануне моего приезда его видели вместе с ней! Но я этого так не оставлю, своей заметкой они оскорбляют самое дорогое, самое святое!.. Я сейчас же еду в редакцию!

Редактор, к которому час спустя явилась Мария, заверил ее в том, что получил все сведения от чиновника из сыскного отделения, который вряд ли мог ошибиться.

Мария сейчас же поехала к Граднеру.

— Госпожа ван ден Кольб, — сказал следователь, когда узнал, зачем она приехала, — эта заметка помещена в газете не мной и ни одним из моих коллег. Но дело сделано, и теперь я могу лишь пожалеть вас и выразить вам свое сочувствие.

— Пожалеть? Меня жалеть не надо. Эта заметка не могла огорчить меня, так как в ней нет ни слова правды, но она глубоко меня возмутила!

Граднер ничего ей не ответил.

— Вы молчите? — удивилась она. — Неужели и вы верите этой басне?

— Послушайте, фрау, — заговорил следователь после минутного размышления, — если бы можно было скрыть от вас правду, то поверьте, что, несмотря на вашу просьбу, я предпочел бы ничего не отвечать. Но, к сожалению, скоро дело атлета Пауля будет рассматриваться в суде, вам придется присутствовать при этом, и все подробности дела станут вам известны, а потому мне лучше прямо сейчас сообщить вам, что все написанное в заметке — истинная правда.

— Как? Правда, что муж за время моего отсутствия связался с этой женщиной? — воскликнула Мария.

— Через несколько минут после того, как он расстался с ней, его убили.

— И у вас есть доказательства?

— К

несчастью, да, вы ведь знаете, что это дело поручено мне.

Три дня подряд Мария отказывалась принимать Хорфди, но она не сидела дома, а выходила очень часто. Прежде всего, вдова отправилась в церковь, где, с тех пор как умер муж, она, будучи католичкой, каждый день ставила за него свечку, и пока та горела, молилась за упокой его души. Теперь она распорядилась продолжать ставить свечи без нее и заплатила за месяц вперед.

Затем она отправилась с Розой на Французскую улицу и велела уложить в ящики вещи, которые не забрала к себе на Кляйстштрассе, и приказала швейцару продать мебель и сдать квартиру.

Затем женщина поехала на кладбище, где до сих пор бывала каждый день. Перед тем она обычно заходила в цветочный магазин и покупала букет пармских фиалок с чайными розами, так как это были любимые цветы ее мужа. Теперь же она удовольствовалась обыкновенным венком из сухоцветов.

Наконец, Хорфди, бледный и похудевший, был снова допущен к ней.

— Почему вы опять лишили меня своего общества? — спросил он с горечью.

— Не обвиняйте меня напрасно. У вас нет причин жаловаться на меня, — ответила она уклончиво.

XII

Проходя по длинным коридорам сыскного отделения, где он должен был время от времени показываться, Зиг наткнулся на начальника полиции.

— Ну, — произнес тот, — хорошую вы кашу заварили!

— Что вы имеете в виду? — спросил Зиг.

— Мы чуть было не потеряли атлета Пауля.

— Разве он собрался удрать?

— Нет, он собрался умереть.

— Для бедняги это был бы лучший выход.

— Для него, конечно, да, но не для нас. Нам обязательно поставили бы в упрек его смерть или побег. Берлинская публика не любит, когда ее лишают развлечения. Но, к счастью, атлет Пауль поправился.

— Что же с ним было?

— Что-то вроде нервного срыва после свидания с женой. Это ведь вы выпросили для него эту встречу?

— Да. Он все еще прибегает к насилию?

— Нет, напротив, он очень спокоен. Но мы уже не доверяем ему и поэтому всегда настороже. Послушайте, не зайдете ли вы проведать его?

— Я? Зачем?

— Вы имеете на него влияние. Попросите его отвечать на вопросы следователя.

— Но ведь он все уже рассказал, разве этого мало?

— Печально будет, если и во время суда он будет хранить молчание.

— Если он решил молчать, то и рта не раскроет. Такой у него характер.

— Мне кажется, вы сумеете переубедить его…

— Хорошо, я попробую. Но я заранее знаю, что это напрасный труд.

Войдя в камеру атлета, Зиг увидел, что тот лежит на постели, отвернувшись лицом к стене. Полицейский приблизился к нему и, тронув за плечо, сказал: