Ужасный век. Том I
Шрифт:
Юность Ирмы давно осталась позади, но и постареть ей предстояло нескоро. Многие находили, что она хороша собой: высокая, стройная, с бледной кожей и пышными медно-рыжими волосами. Хотя лицо скорее симпатичное, чем красивое: совершенно крестьянское. Ирма носила платье простецкого покроя, но зато из роскошной красной парчи с золотой нитью.
В беседе подруг она не участвовала.
— Болтают: пленный-то при чине оказался. Важное из него вытянули… Глядишь, поможет нашим.
— Это точно, Регендорф говорил… только я мало что поняла.
— Сам Регендорф? Тебе? Чего это он вдруг?
Некоторые
— Да ничего! Ну, говорил и говорил…
Ирма, склонив голову, беззвучно шевелила губами. В одной ладони женщина сжимала платок, а в другой перебирала деревянные чётки. Пальцы слегка дрожали.
На коленях Ирмы лежал воронёный шлем с плюмажем из оранжевых и красных перьев. Выкован он был по последней моде — открытый, плотно облегающий голову, с козырьком и высоким гребнем.
В пустыне солнце палило нещадно, а зима никогда не наступала — но стоило светилу скрыться за горизонтом (что происходило удивительно быстро), как становилось холодно. Поэтому Гретель, присев у костра, пару раз быстро задрала подол платья — нагнала под него тёплого воздуха.
— Велели идти в город сразу за нашими, как пробьются: а то мураддины всё растащат.
— Так ценное всё во дворце и в храмах…
— Ну-ну! Лишнего и по дороге не будет.
Быстро собирать трофеи — иной раз прямо за спинами солдат, женщинам Ржавого Отряда было не в новинку. Это гарантировало добычу, даже если придётся отступать. И не нужно делиться с союзничками, которые бывают сквернее врагов. Конечно, не каждая отваживалась. Да и мрачное это занятие: обирать погибших и умирающих.
Гретель злая судьба порядком ожесточила. Холодка в её голубых глазах плескалось побольше, чем у многих наёмников. Ирма всегда была мягче, однако находила приятным одно: даже женщина, идя под «ржавым» знаменем, внушала окружающим страх. Враги и союзники нередко отождествляли обозных жён с поверьями своих земель. Где-то верили в грозных полубожеств, забирающих на небеса героев, а где-то — в злобные призраки женщин, замученных на войне.
Ирма почти дочитала нехитрую молитву, когда у костра появился Ангус. Узнать его не составляло труда, пусть лица почти не видно — высокий шейный щиток заканчивался почти там, где начинались поля открытого шлема. Лейтенант опирался на двуручный меч — почти в собственный немалый рост.
— Ах, вот вы где. Уж думал, не попрощаюсь!
Ирма быстро прижала платок к губам — и засунула его в шлем, под кожаный подвес. Она надеялась, что Ангус этого не заметил.
— Дурная примета: прощаться… — произнесла одна из женщин, глядя в костёр.
— Дурно перед боем думать о дурном, солнышко.
Многие наёмники перед схваткой держались беззаботно, а гвендл с лейтенантским плюмажем — пуще всех. Несведущему могли почудиться бравада и фанфаронство, но Ирма точно знала: это лишь защита. Вроде брони. Под весёлостью Ангуса, умиротворённостью Бенедикта или извечной отстранённостью Шеймуса скрывались одинаково глубокие и сильные чувства.
Следом за Ангусом показался довольно молодой мужчина, походка которого до сих пор выдавала всадника — хоть уж сколько лет в пехоте. Регендорф громыхал старомодным полным доспехом, полированным в зеркало, а его «ржавый» плащ не был свёрнут — он остался за спиной, для удобства перехваченный поясом, как обычная накидка.
— Ангус, обыскался тебя. Пора идти.
Гвендл расхохотался: так не к месту, что всех смутил.
— А я всё говорю почтенному сиру: в таких неприступных латах приличный наёмник не воюет! И рожей он слишком вышел, чтоб прятать её под забралом. А он не слушает, подумайте только!
— Должно ведь сохранять нечто рыцарское. И ты сам лицо не подставляешь.
Регендорф заметил Гайю — и даже при слабом свете костра женщины обнаружили, что он немного покраснел. Ржавый Отряд для сохранения «рыцарского» был не лучшим местом.
— Мне насрать на моё лицо: за голову переживаю. Голова — она, конечно, не рыцарство… Но мне своя больно нравится. На вас, милые, в этом деле уповаю: поцелуйте на удачу. Глядишь — до заката доживу!
Насчёт поцелуя Ангус имел в виду не себя, а меч. Хихикая, обозные жёны по очереди коснулись клинка губами. Только Ирма проигнорировала этот ритуал.
— Посмотри-ка, дружище: в этом есть что-то рыцарское?
— Возможно. Если мне вернут титул, возьму тебя в пажи.
— Согласен на сквайра!
— Строиться пора. Пошли!
Но Ангус явился к костру не только ради поцелуев на удачу.
— Ирма, позволь, пожалуйста. Я сам передам.
Нежно проведя пальцами по перьям, Ирма отдала Ангусу воронёный шлем, чуть тёплый от костра и её коленей.
— Передай, конечно. Я лучше не пойду.
Ангус взвалил двуручник на плечо. Наверное, улыбнулся — но за щитком снизу не разглядишь.
— Прощайте, родные!
Лейтенанты зашагали прочь: их фигуры быстро скрыл предрассветный полумрак, а остроты Ангуса заглушила барабанная дробь.
У костра повисло тягостное молчание. Каждой хотелось что-нибудь сказать, наверное, только вот что именно? Пошевелив кочергой поленья, Ирма всё-таки произнесла:
— Я так ненавижу ждать.
Хотя пить было ещё рано, Гретель потянулась за бурдюком. Все молчаливо согласились: немного вина не повредит.
Глава 6
Игги поправил перевязь, увешанную мерками с порохом, и подул на фитиль: тусклый красный огонёк на миг ярко вспыхнул. Подёргал край кирасы — убедился, что ремни натянуты плотно. Поправил чуть сползшую стальную шапель. Машинально потрогал повязку на лице.
Всё в порядке, он готов.
Ржавый Отряд построился напротив Фадла — но достаточно далеко, для безопасности. Две с половиной тысячи солдат: в лагере оставались немногие.
В годы Великой войны, когда Игги ещё не было на свете, по полям сражений ходили наёмные армии и побольше. Но потом кто разбрёлся по домам, кто по большим дорогам (тех, наверное, давно перерезали и перевешали), кто осел при лордах да королях. Среди наёмных компаний, что продолжали кочевать с войны на войну, Ржавый Отряд остался единственным крупным. Другие — ну, может быть, сотен по пять…