Ужасный век. Том I
Шрифт:
— А эта дура орёт, что… — Карл не забыл про обязанности переводчика.
— Я догадываюсь.
Мансур ар-Наджиб действовал решительно. Терять времени на ревущую хозяйку он не стал: прозвучал короткий приказ, и мураддины ломанулись к лестнице.
Игги слишком долго выбирал: пытаться остановить Мансура или всё-таки отойти в сторону. Он был солдатом и принимать решения не привык — привык исполнять приказы. Мансур отпихнул Игги. Осталось только следовать за мураддинами наверх, морально готовясь ко всему.
Абдульхади с дочкой вели себя смирно. Кеннет,
Однако Мансур напугал обоих сильнее, чем солдаты Ржавого Отряда.
Да и мураддины повели себя странно. Мансур по-хозяйски расположился возле Абдульхади, который попытался отодвинуться. Воины визиря обступили стол. Лишь одного Кеннет остановил понятным любому жестом: мол, не приближайся.
Не сказать, будто Игги до сих пор жалел о незнании мураддинского языка. Но вот теперь ему очень хотелось бы понять разговор. Хоть то и не столько разговор, сколько монолог Мансура: говорил он долго. Даже без перевода стало ясно — это далеко не дружеская беседа. Уж больно ядовито звучал голос Мансура, уж слишком побледнело лицо Абдульхади — и прежде не радостное.
— Карл, чего они говорят?..
— А внизу слабо было меня послушать?
Знатный воин наполнил чашу вином, но выпил совсем немного. Потом кивнул своему человеку за спиной Абдульхади. Хозяин дома как раз порывался встать, но только вцепился в подлокотники: почувствовал кривой кинжал у шеи.
Мансур выпил ещё, затем широким жестом обвёл наёмников и что-то сказал Карлу. Улыбался он недобро. Подручные аристократа и прежде держали руки на оружии, но теперь по-настоящему напряглись.
— Карл, что за хрень? Чегось он сказал?
— Да, объясни уже.
— Чего объяснять? Ни хера не слушали меня раньше… Не друг ему этот Абдуль-дудуль. Старуха обосралась из-за Мансура больше, чем когда мы пришли: вот и голосила.
— Дружище, я не тупой. — Кеннет лицом изображал беззаботность, пользуясь языковым барьером. — Хренли ему надо сейчас?
— Говорит, чтобы мы проваливали. Мол, дело касается только его и дудуля этого. А нам тут ловить нечего. Говорит: добро внизу берите, а остальное вас не касается, во.
— Передай обезьяне, что так не пойдёт. Я в этом доме по праву, в отличие от него: никуда не уйду. И вообще. Чего он с дураком этим собрался делать? А ну как Бенедикт потом нас спросит? Или сам капитан?..
Как ни странно, Кеннет высказался вполне логично. Сослуживцы с ним молчаливо согласились: никто с места не сдвинулся.
Сросшиеся брови Мансура угрожающе изогнулись. Мураддин повторил требование, глядя Кеннету в лицо. Перевод уж точно не требовался: холодный гнев ощущался и так. Ну-ну… пуганого аристократ пугал, конечно.
— Хрен. На этот спектакль у меня билет в лучшую ложу. Карл, переведи.
Ситуация не нравилась Игги с самого начала, но чем дальше — тем хуже становилась.
По всему было видно: визитёры отступать не намерены. Столь же понятно и другое: каковы бы ни были счёты между Мансуром и Абдульхади, каким бы образом воин визиря ни собирался теперь расплатиться по ним — наёмников это не касалось.
Вот только с гордостью Кеннета такое рациональное мышление категорически шло вразрез. Ему, конечно, плевать было на хозяев дома: солдат просто не собирался подчиняться.
Зато Игги было не всё равно, как ни глупо. Он смотрел на девушку и снова видел на её лице страх — теперь, выходит, уже только за жизнь… или за то, какой именно окажется смерть. Мансур и его люди должны были вот-вот что-то предпринять, но для Игги время будто остановилось. В голове бушевал поток самых разных мыслей, заставляющий чувствовать себя идиотом — но что поделать? Сдержать эти мысли — не легче, чем полноводную реку.
Да уж… Глупо сначала надругаться над дочерью Абдульхади, а теперь ощутить желание помешать Мансуру сделать с ней нечто — наверное, ещё худшее. Все мураддины здесь были для Игги одинаково чужими людьми: что мирные жители мятежного города, что лоялисты.
Возможно, в нём заговорило чувство вины, прежде не знакомое. Возможно, Игги по-прежнему был слишком юн и наивен — наёмному солдату бессмысленно разыгрывать благородство.
Пауза затягивалась, а атмосфера накалялась.
Арджи и Карл стояли в дверях, Мансур и его люди — полукругом у стола. Кеннет, сидевший в другом конце зала, по-прежнему казался расслабленным. Абдульхади бросило в такую дрожь, что недолго самому себе перерезать горло об кинжал. Девушка нашла глазами Игги: по её щеке скатилась слезинка. Хоть, казалось бы, давно всё выплакала…
Ну дела — оказаться теперь единственным, кто хотя бы похож на защитника! Что-то должно было вот-вот случиться.
Мансур нарушил сложное равновесие сцены. Вопреки худшим ожиданиям, он не предпринял ничего агрессивного: напротив, весело фыркнул и будто утратил интерес к Кеннету. Возможно, присутствие «ржавых» не так уж его смущало. Мураддин-лоялист шагнул к дочери вельможи.
Она пискнула, даже вскочила со стула — но так неловко, что упала. Абдульхади закричал. Игги заставил себя не дёргаться, но подумал кое о чём. Проклятье: эта мысль точно прозвучала лишь в голове? Или юноша нечаянно озвучил её?
Как оказалось, озвучил.
— Давайте их убьём.
Случайно вырвавшиеся слова, о которых Игги немедленно пожалел: уж точно не приказ. Даже не призыв к какому-то серьёзному обсуждению. Однако в зале присутствовал человек, охотно готовый согласиться. Кеннет здесь был пороховой бочкой: Игги некстати чиркнул огнивом.
— А давайте!
Игги до сих пор не обращал внимания, что руки Кеннет держал под столом. Похоже, тому не придали значения и мураддины. «Пух» — сработал колесцовый замок: следом грянул выстрел. Мансур согнулся пополам, издав сдавленный стон и расплескав вино. Золотая чаша выскользнула из его пальцев и покатилась по полу.