Ужасы перистальтики
Шрифт:
«Ладно, ничего! – подумал он. – После разберемся... Потом ей все объясню!.. Могла бы и не приставать так настойчиво с расспросами!»
Настроение было отвратительное. Некоторое время он смотрел на сцену. После отлучки за тем, что там происходило следить было вовсе тяжело: все, что происходило, превратилось для него в поток реплик, – он с трудом улавливал их смысл.
Он принялся утешать себя тем, что впереди ужин в ресторане и он сможет загладить странное впечатление от своего выхода из зала. Впрочем, оно само загладится и заглаживать ничего не придется. Он покосился на Михайлова – тот по-прежнему смотрел на сцену... Потом, как-то не подумав, полез за часами – ему хотелось, чтобы спектакль поскорее закончился и они втроем оказались в ресторане...
– Что, куда-то очень спешишь?..
– Да ты что!.. – тут же убрал свои искалеченные часики обратно в карман пиджака.
– А я уж думала, тебе опять надо позвонить!..
– Нет-нет...
Она продолжала смотреть на него.
– Что?..
– Ничего, – ответила Ариелла и отвернулась.
Тон ее показался ему слишком спокойным, равнодушным. Еще некоторое время он в расстроенных чувствах смотрел на сцену и в какой-то момент все-таки поймал утерянную было нить – увлекся, стал следить за пьесой, перестал на время думать о своих злоключениях и тут почувствовал, что в животе у него опять начались коловращения... Он поменял позу, но коловращения не прекращались. Михайлов бросил на него короткий взгляд и тут же отвернулся.
Некоторое время он надеялся, что все пройдет, но неприятность усиливалась. Он был уже настолько уставшим и измученным, что в этот раз его охватила паника настолько невероятная, что он никогда не мог бы предположить, что такая может с ним приключиться. Он давно уже был весь мокрый от пота!..
«Выйти! Придется немедленно выйти!» – только одно было в его голове. Он напряженно смотрел на сцену. Восприятие его было обострено до чудовищной степени. Если бы он получше владел собой!.. О, он смог бы более-менее трезво все проанализировать и понять, что судорожные мысли про «немедленно выйти» позволяли ему держаться: как только он решал, что все уже – выходит, проблема немного ослабевала. Но настолько, что он мог дальше терпеть и держаться. Ему всего-то надо было дотерпеть до антракта!.. Но Ариелла не дала ему взглянуть на часы – он потерял ощущение времени – сколько до антракта, он не представлял даже примерно!
В один из моментов он не выдержал и поднялся с кресла. Чувство было такое, что все – жизнь кончилась!.. И будут дальше те или иные обстоятельства – совершенно неважно!
Он заметил, как вскинулся на него Михайлов и кажется провожал его взглядом, пока он не вышел из ряда... В голове у Замелькацкого крутилось что-то вроде «Ну да! Да! Что-то со мной не в порядке!.. Ну и что такого?!.. С каждым это может случиться!» Он словно бы собирался сказать эту фразу всем, кого тревожил: Ариелла не произнесла ни слова и сдвинулась сильнее, чем в первый раз, так что он даже смог пройти, не задев ее коленей. Дальше, конечно, началось ужасное – Замелькацкому казалось, что сидевшие в ряду люди, все как один ополчились на него: вместо того, чтобы быстро дать ему пройти, они словно бы нарочно делали все, чтобы как можно сильнее привлечь к нему внимание остального зала. Никто не подвигался и не вставал сам: к каждому Замелькацкий был вынужден наклониться и попросить его пройти. Особенное раздражение высказывали женщины. Ему показалось, что позади него одна из них произнесла: «Сколько можно ходить!»
В ужасном состоянии он, наконец, вышел из зала. Уже находясь там, где ему теперь стало привычным находиться, он думал о том, что поскольку с ним происходит нечто совершенно невероятное и необъяснимое, вряд ли ему удастся придумать сейчас, как со всем этим бороться. Единственное, что он может попытаться сделать – это выжить. Но об этом он уже думал в прошлый раз...
В зал он вернулся в не меньшем тумане, чем покидал его. По сравнению с тем, как он вернулся в первый раз, добавлялось еще то, что теперь он совершенно ни в чем не был уверен и уже сейчас, подходя в полумраке к своему ряду, думал о том, продержится ли он до антракта и как скоро начнутся очередные атаки. В том, что они начнутся, сомнений у него почему-то не было.
– Господи, да это какой-то кошмар! – довольно громко произнесла женщина, сидевшая на втором месте от края, когда увидела его.
Но ее спутник, видимо, был человеком более мягким и более добродушным, чем она потому что уже привстал со своего кресла и Замелькацкий успел втиснуться между ним и спинкой кресла переднего ряда. Женщине не оставалось ничего другого, как тоже привстать и пропустить Замелькацкого.
По большому счету, он ожидал более серьезной реакции на свой проход, но те, кто сидел в его ряду, оказались, к счастью, довольно сдержаны... Вот со следующего ряда и с рядов дальше до него донеслось несколько замечаний, впрочем, и они были достаточно сдержанными и произносились даже не в полголоса, а в его треть, четверть, так что он не был до конца уверен – были ли на самом деле произнесены эти замечания или они только вообразились ему.
Наконец, он добрался до Ариеллы. Глянув на свое место, он с удивлением обнаружил... Что оно занято! На нем сидел миллиардер Михайлов!
Ариелла опять молча и не глядя на Замелькацкого подвинулась, он протиснулся... Миллиардер тоже подвинулся, правда не очень сильно, но в тот момент, когда Замелькацкий протискивался мимо него, он наклонился к Ариелле и что-то очень тихо сказал ей, настолько тихо, что Замелькацкий не расслышал ничего, кроме местоимения «он».
Он сел в кресло. Более отвратительного состояния у него в жизни еще не было. Ему хотелось поговорить – с Ариеллой, с Михайловым, он сам не знал, что скажет, но молчать было невыносимо. В этом молчании ему казалось, что все только и думают о том, почему он так часто выходит... Лучше бы все же молчать, он не мог остановиться и наклонился к Михайлову...
Тот продолжал о чем-то очень тихим шепотом разговаривать с дочерью. Заметив, что молодой человек повернулся и смотрит на него, Михайлов тоже как-то очень лениво посмотрел на него. Тут же отвернулся и продолжил шептаться с Ариеллой.
Замелькацкий ровнее уселся в кресле. Теперь он сидел как раз по середине ряда. Впрочем нет: в сторону Михайлова до прохода было на одно-два кресла меньше. Замелькацкий покосился на того, кто сидел от него по левую руку: какой-то солидный, грузный господин. В темноте светлым пятном выделялась его белая рубашка и торчавшие из под рукавов пиджака белые манжеты. Господин внимательно смотрел на сцену... Замелькацкому вспомнился прошедший день: утро, как ехал на работу, мысленно беседуя с Боней... Боня!.. Припомнил, как сидел за столом в офисе, как нервничал и надеялся, что девушка-робот не придет. А как потом шли к метро!.. Даже уже эта дорога к метро, не говоря уже о дне в офисе, об утре и воображаемых разговорах с Боней, казалась ему случившейся в каком-то невероятно далеком прошлом. Сколько лет тому назад это было? Десять, двадцать? Сто?
В этот раз он наслаждался покоем гораздо дольше, чем в предыдущий. Он уже опять начал понимать, что происходит на сцене – догадался, что произошло по ходу пьесы, пока его не было... Между Ариеллой и отцом с некоторыми перерывами шел какой-то разговор. Поворачиваясь в их сторону Замелькацкий видел Михайлова склонившимся к дочери.
Постепенно настроение Замелькацкого начало улучшаться.
Он решил, что в антракте он откровенно расскажет обо всем Ариелле – чего он так стесняется собственных походов в туалет?!.. Вот же выдумал! Что естественно, то не безобразно!
Сколько времени прошло в относительном покое он не знал, но в какой-то момент в животе у него вновь начались коловращения. Еще сколько-то минут он пытался терпеть, а потом встал с кресла.
На этот раз он двинулся в сторону солидного, грузного господина.
– Извините... – пробормотал Замелькацкий, наклонившись к господину.
Тот посмотрел на него и неожиданно произнес:
– Я не пропущу вас!..
– Почему?
– Это неприлично!.. – сдавленным, тихим голосом проговорил грузный господин. – Это театр, а не киношка, молодой человек!.. Если вы плохо себя чувствуете, не надо каждый раз возвращаться!..