Ужасы: Последний пир Арлекина (сборник)
Шрифт:
Небрасец разорвал записку на маленькие клочки и спустил в унитаз, обтерся двумя полотенцами, почистил зубы, снова надел пижаму и халат, бесшумно выступил в коридор и остановился, прислушиваясь.
В гостиной по-прежнему работал телевизор, не очень громко. Ни голосов, ни шагов, ни ударов — больше не было слышно ничего. Чего же так боялись Тэкеры? Душееда? Заплесневелых египетских божеств?
Небрасец вернулся в комнату и решительно затворил дверь. Что бы там ни было, это совершенно не его дело. Утром он позавтракает, услышит от старика еще историю-другую и выбросит все это семейство из головы.
Что-то дернулось, когда он выключил свет. И на мгновение
Казалось бы, полная ерунда. Старая медная люстра висела в центре комнаты, выключатель находился у двери, то есть максимально далеко от окна. А значит, тень — его или кого бы то ни было еще — никак не могла упасть на эту штору. Для этого и он, и тот, кто ему померещился, должны были стоять на другом конце комнаты, между люстрой и окном.
И кровать вроде бы сдвинута. Он выждал, пока глаза привыкнут к темноте. Какая тут вообще мебель? Кровать, стул, на котором он сидел и читал, — стул должен был остаться у окна, — комод со старым потемневшим зеркалом и (он что есть сил напряг память), может быть, еще торшер. Где-нибудь в головах кровати, если вообще есть.
Комнату наполнили шорохи. Наверное, ветер шумел в кронах стоящих возле дома величавых кленов, а окна открыты. Теперь он видел окна — бледные прямоугольники на фоне черноты. Со всей осторожностью он пересек комнату и отодвинул штору. Спальню залил лунный свет; вот кровать, вот стул перед окном слева. Густые кроны деревьев совершенно неподвижны.
Он снял халат, повесил его на высокий кроватный столбик, отогнул одеяло и лег. Что-то ему послышалось — а может, и не было ничего. Что-то привиделось — а может, и не было ничего. Он с тоской вспомнил свою квартиру в Линкольне, вспомнил Грецию, куда ездил в академический отпуск — уже почти год назад. Вспомнил солнечный свет на глади Саронского залива…
Желто-белая полная луна плавала в стоячей воде. За луной лежал город мертвых — бесконечные узкие улочки, вдоль которых выстроились усыпальницы, Дедалов лабиринт смерти и камня. Издалека донеслось тявканье шакала. Эпоха тянулась за эпохой, а здесь ничто не происходило; на дверях из осыпающегося камня крашеные фигуры с прозрачными глазами будто насмехались над грудами пустых черепов внутри.
Вдали на улице мертвецов появился второй шакал. Вскинув голову и насторожив уши, он уставился в пустоту и прислушался к тишине, а потом снова вонзил зубы в потрепанный сверток и поволок его дальше. И в этом безглазом, иссохшем, обмазанном битумом предмете, за которым тянулся шлейф гнилого разматывающегося льна, небрасец узнал собственный труп.
И тут же оказался там — беспомощно лежал на окутанной мраком улице. На миг сверху нависли горящие глаза шакала, тот свел челюсти, и ключица небрасца ломко хрустнула…
Шакал и озаренный луной город исчезли. Небрасец сидел и дрожал, не понимая, на каком свете находится. Глаза его заливал пот.
Звук.
Чтобы шакал и проклятый бессолнечный город поскорее рассеялись, небрасец встал и потянулся к выключателю. Спальня вроде бы совершенно не изменилась, не считая мокрого оттиска от его долговязого тела на простыне. Чемодан по-прежнему стоял у комода, набор для бритья лежал под зеркалом, «Боги древнее греческих» так и ждали его возвращения на плетеном сиденье старого стула.
— Приди ко мне.
Небрасец волчком развернулся. В комнате он был один, никто (насколько он видел) не прятался ни в кленовой листве, ни
Круглая дверная ручка не поворачивалась. Его заперли. Вот что за звук, наверное, его и разбудил — резкий щелчок. Он присел на корточки и заглянул в большую старомодную скважину. Темный коридор снаружи был вроде бы пуст. Он встал, наступив правой пяткой на что-то острое, и нагнулся посмотреть.
Это был ключ. Кто-то запер его, просунул ключ под дверь и (возможно) прошептал в скважину.
Или, может быть, он тогда еще не полностью проснулся; иначе откуда уверенность, что с ним говорил шакал.
Ключ легко провернулся в замке. В коридоре едва уловимо пахло Сариными духами, хотя стопроцентно небрасец не поручился бы. Если это и вправду была Сара, выходит, она его заперла и тут же подбросила ключ, чтобы утром он мог освободиться сам. От кого же она его запирала?
Он вернулся в спальню, затворил дверь и некоторое время стоял, глядя на нее, с ключом в руке. Вряд ли простенький дряхлый замок надолго задержит какого бы то ни было злоумышленника, он только помешает самому небрасцу ответить на зов…
На чей еще зов?
И с какой стати он должен отвечать?
Всколыхнулся прежний страх, и небрасец обвел комнату взглядом в поисках дополнительного источника света. И не увидел ничего — ни настольной лампы, ни ночника на тумбочке, ни торшера, ни бра где-нибудь на стене. Он запер дверь, после недолгого размышления бросил ключ в верхний ящик комода и снова взялся за книгу.
Аваддон. Ангел-истребитель, посланный Господом, чтобы обратить воды Нила в кровь и убить перворожденного сына в каждой египетской семье. Аваддон не тронул детей Израиля, которые для этой цели пометили косяки своих дверей кровью пасхального ангца. Эту замену нередко считали провозвестием Христовой жертвы.
Ам-мит, Аммит, Аммат, Амамат, Амт, «Пожирательница теней». Египетская богиня, охраняла в преисподней трон Осириса и питалась душами, которые не пройдут испытания на весах правосудия. У нее была голова крокодила и передние ноги льва, а круп бегемота (см. рис. 1). Великий храм Ам-мит в городе Хенен-несу (Гераклеополь) был по приказу Октавиана разрушен, а жрецы посажены на кол.
Ан-уат, Ануат, «Владыка царства [мертвых]», «Открыватель севера». Часто его путают с Анубисом…
Небрасец отложил книгу; все равно читать было трудно при слабом свете люстры. Он выключил ее и снова лег.
Глядя в темноту, он размышлял над странным титулом Ан-уата — «Открыватель севера». «Пожирательница теней» и «Владыка царства» — это более или менее понятно. Ну то есть с владыкой становится понятно после Шмитовского пояснения, что речь о царстве мертвых. (Оттого, наверное, ему и приснился некрополь.) Почему тогда Шмит никак не пояснил «Открывателя севера»? Да потому, видимо, что сам толком не понял. Рассуждая логически, открыватель — это тот, кто первым прошел в некоем направлении, проложил маршрут; тот (или та), за кем пойдут другие. Нил тек с юга на север, поэтому Ан-уата могли считать богом, который проложил египтянам путь в Средиземноморье. Да и сам он недавно вообразил Ан-уата в ладье — потому что есть Нил земной и есть небесный. (Млечный Путь?..) Потому что он знал: египтяне верили в божественный аналог Нила, по которому плывет ладья бога солнца Ра. Не говоря уж о том, что Млечный Путь и есть — в самом буквальном смысле — космическая река, где солнце…