Ужасы
Шрифт:
— Давай, Дес, — произнес Джо таким тоном, что Джессоп на мгновение поверил — его направляют на выход. — Не стоит чураться компании.
— У нас всего одна ночь, — добавил Том.
— Так что нам придется всех устроить, — сказал Дэниель.
Джессоп только и понимал, что не желает понимать. Его пробил озноб, так что чуть не разошлись стиснутые ладони. Дрожь лишила его остатков самообладания — и тогда он увидел, возможно, свой последний шанс.
— Вы правы, Джо, — сказал он, позволив им заметить, как он дрожит. — Я одет не по погоде. Надо переодеться.
Держа перед собой портфель в доказательство своих намерений,
— Не стесняйся, Дес. Переодевайся прямо здесь.
— Спасибо, лучше не надо, — пробормотал Джессоп, собрав последние остатки уверенности и заковыляв по коридору.
Как только дверь захлопнулась, он подпер ее портфелем. Даже если он решится расстаться с вещами, дверь это не удержит. Он на цыпочках, шатаясь, пробежал в конец коридора и опустил на грудь верхний ящик. Вернулся обратно, стараясь не звенеть бутылками. Подставил ящик под петли углом и унес с собой портфель. Не слушая смутного бормотания телевизора из-за двери, снял следующий ящик. Сколько он успеет переставить, пока кому-то покажется, что его слишком долго нет? Возвращаясь за третьим ящиком, услышал возню у дверей в обоих концах коридора.
Еще хуже смутной настойчивости представлялось то, что двери толкали в унисон, словно щупальцами одного существа, протянувшимися… откуда? Снизу или снаружи бара? Любая мысль могла лишить его остатков сил. Чтобы не думать, он набросился на следующий ящик — единственный из окружающих его предметов, который еще внушал уверенность в своей реальности. Он громоздил ящик за ящиком у стены, а последний отволок в сторону, звеня бутылками. Подхватив портфель и уже не скрываясь, он ударился всем телом в железную решетку двери.
Схваченная ржавчиной, она не подавалась. Он уронил портфель и вцепился в дверь двумя руками, навалившись каждой унцией своего веса. Решетка скрежетнула, обнаружив присутствие по ту сторону двери кого-то, равного Джессопу по силе. Это был ветер — и он ослабел, позволив Джессопу и двери медленно продвинуться вперед. Вставив в щель ботинок, он потянулся за портфелем. Снаружи оказался темный переулок на задах улицы. Шум и нечто более вещественное, хлынули на него — ветер нес гомон голосов и музыку. В конце переулка, всего в двадцати футах, его ожидали трое.
Впереди стоял Пол, словно свитый из проволоки, по сторонам — Том и Джо. Пол надвинул свою мятую шапчонку до самых бровей, а мышцы у него на руках дергались, как толстые палки в прибое.
— Ты не уйдешь теперь, когда мы дали тебе имя, — сказал он.
Вспышка ярости, а скорее паники, заставила Джессопа выкрикнуть:
— Мое имя Пол!
— Я с тобой за него подерусь, — сказал Пол, прыжками приближаясь к нему.
— Я больше не играю ни в какие игры.
— И мы тоже. Ты выиграл.
— Выиграл, едва вошел в дверь. — Том, видимо, полагал, что Джесеопу будет приятно это услышать.
Джессоп вспомнил объявление о конкурсе. Ему мгновенно стало ясно, что, сколько бы он ни отбивался, получения приза не избежать.
— На тебя играли, — сообщил ему Пол, а Том и Джо одновременно качнулись вперед.
Джессоп развернулся и сломя голову бросился к главной улице. Темнота казалась почти твердой, и в ней запутались ветер и звуки. Грозный шум несся из домов, от телевизоров и музыкальных центров, включенных на полную громкость. От этого Джессоп чувствовал себя отверженным, хотя, конечно,
Они и сейчас были в платьях, хлопавших на ветру, но их широкие плечи не оставляли надежды на спасение. Ветер подхватил пряди Мэри, и они крабьими клешнями вцепились в лицо Джессопу.
— Кое-кто из нас старается больше походить на нее! — прорычала Мэри, то ли оправдываясь, то ли угрожая. — Старается ей угодить.
— Многие старались! — примерно тем же тоном добавила Бетти. — Просто мы первые, у кого на борту оказались такие, как она.
— Не удивлюсь, если ее сестры теперь тоже захотят увидеть мир.
— Она не только берет, — еще более отчаянно доказывала Бетти. — Она обо всем заботится.
Все это время Джессоп пятился назад — и от их слов, и от своего понимания, но затхлый вкус своего ужина он не мог оставить позади. Снова очутившись на развилке, он уже не противился урагану. Порыв ветра втолкнул его в проход и погнал бегом в темноту, пока не удалось повернуть. Дома, стеснившиеся вокруг него, были ветхими, нежилыми, но шум с обеих сторон свободно доходил до его ушей, — возможно, обитатели жилых зданий включили звук еще громче. Почему в проходе становится все темнее? Он не хватился полоски освещенного луной облака, пока не осознал, что его больше не видно. В то же время его шаги стали отдаваться звонче, что можно было объяснить эхом между стен, но его слух прикипел к другому звуку — к пению.
Песня звучала высоко и сладостно, и в ней не было ничего человеческого. Она, казалось, могла избавить его от всех мыслей, даже от мимолетной фантазии, будто содержала в себе все мелодии. Все потеряло смысл, кроме одного: следовать за ней к ее источнику, — и он даже не заметил, что пол под ногами вдруг накренился, отбросив его к стене. Вскоре ему пришлось расстаться с портфелем, чтобы придерживаться за металлические стены коридора. Он слышал, как топают за ним завсегдатаи "Морехода", и, оглянувшись, увидел, как откатываются назад ветхие дома за спинами Мэри и Бетти. Все это не имело для него никакого значения, кроме только кашля двигателя, который, опасался он, мог прервать пение. Кто-то открыл для него крышку люка и показал, как перехватывать руками по трапу, уходившему вниз, в сырой неосвещенный трюм.
— Вот что слышит моряк, — сказал один из членов экипажа, в то время как нога Джессопа повисла в воздухе, и он задумался, относится ли это к мощному шуму волн под ним или только к песне.
На миг, слишком короткий, чтобы мысль задержалась в его мозгу, ему почудилось, что он постиг природу певицы. "Только так и можно петь, если так выглядишь", — пришла последняя мысль. Она показалась Джессопу совсем пустой, и он забыл о ней, когда древняя песня увлекла его в огромную колыбель тьмы.