Ужин с аристократом
Шрифт:
– Я ее нашел. Она очень крутая стала. Телохранители из бандюков, и все такое.
– Что ты нашел?
– Хату у метро Смоленская и офис в Хамовниках. Она в депутаты Государственной Думы намылилась. На ее митинги народ тыщями валит. По Москве плакаты с ее мордой. Ходить за ней становится трудно.
– Спасибо, Денис. Не выпускай нашу “приятельницу” из поля зрения. Скоро подмогу пришлю.
– Кого?
– Афганца Сергея с отрядом из Бирюзовска.
– Он со мной уже связался.
– Хорошо, работайте вместе. А через неделю сам приеду.
– Не тяни, Олег. Она штучка еще та. Кажется, партию свою организует. Представляешь, эта блядища в Кремль метит.
– Разберемся. Только ты поосторожнее.
– Ясное дело. Пулю в затылок
Голенев попрощался и вернулся к столу. Молодежь молча позвякивала ложками. Олег понял – Ира с ребятами чувствует себя неловко.
– Так, мужики, придется нам всем объясниться. – Начал Голенев, усевшись на свое место: – Вижу, вы никак не успокоитесь по поводу нашего с Ирой решения. Давайте договоримся. Ира как была вам за сестру, так и останется. В мачехи я вам ее навязывать не собираюсь. Но и то, что дороже ее у меня человека нет, тоже скрывать не буду. Вы уже люди взрослые, делайте выводы.
За всех ответил Саша:
– Мы все понимаем, отец. Нам Юлика жалко.
– Мне тоже жаль, что так получилось. Но давайте начистоту. Это к Юлику в первую очередь относится. Хотел бы он жениться на девушке, которая с ранних лет любит другого?
– Он хотел в Африку завербоваться, – ввернул Леня.
– Зачем ты за него отвечаешь? – Возмутился Митя: – Юлик сам разговаривать умеет. Он теперь доктор права.
– Может, и меня кто-нибудь спросит? – Не выдержала Ира: – Или женщина не человек!?
– Не надо, Ирочка. – Попросил Голенев. Мы конечно, не правы. Вернее, я не прав. Давно пора поставить точки. Но скажу всем честно, не знал, как начать. Мое положение самое трудное.
– Нет, Олег, надо. Раз пошел такой разговор, дайте мне высказаться, а потом катитесь в сад и там, чтобы я не слышала, говорите хоть до ночи. Перед вами взрослая женщина, которая за свои слова и поступки готова отвечать. Я с девяти лет мечтала об этом человеке. Я с ним счастлива. А Постников мне за брата. Как можно за братика замуж? И ты, Юлик, еще встретишь свою любовь и тогда меня поймешь. Неужели годы, что мы вместе, надо теперь рушить. А вам, сынки, я вот что скажу. Я не согласна с мужем. Теперь я вам вовсе не сестра. Я хочу стать тебе Саша, тебе Леня, и вам, Тема и Митя, настоящей матерью. Запомните, женщина всегда старше. Хочу, чтобы вы ко мне с радостью и бедой шли. Вы же своих матерей не имели. И хоть вы теперь здоровые лоси с дипломами, мама вам все равно нужна. Потому что из всех вас я одна знаю, что такое мама. – При слове “мама” голос Иры дрогнул, она закрыла лицо фартуком и убежала.
Голенев развел руками:
– Ну вот, договорились, мужики.
Парни молчали. Олег обвел взглядом лица молодых людей и увидел на их глазах слезы.
Вероника Романовна Пузанова приезжала в Москву один раз в молодости и больше не собиралась, но ее недуг в районной больнице вылечить не могли. Докторица с веселой фамилией Белоконь выписывала Пузановой порошки и, когда та приходила с жалобой, что лекарство не помогает, только разводила руками. “Уж и не знаю, чем вас лечить”, – говаривала она, внимательно вглядываясь в историю болезни назойливой пациентки. Это история была составлена ей же, поэтому ничего интересного врач вычитать там не собиралась, но время приема шло, и видимость врачебной деятельности она демонстрировала. На днях Веронику Романовну скрутило еще сильнее. Она чувствовала, что поясница наливается болью, и эту боль терпеть больше невозможно. Женщина собрала все свои силы и отправилась к заведующему отделением. Заведовал районной поликлиникой бывший санитарный врач города Степан Иванович Мамочкин. После эпидемии дизентерии, которую Мамочкин вовремя не отследил и поэтому не среагировал должным образом, его с поста уволили и назначили заведующим поликлиники.
В отличие от стеснительной Белоконь, пытавшейся скрыть профессиональную ущербность за маской внимательного эскулапа, Мамочкин позволял себе откровенно сообщать больным, что помочь им не может по причине несоответствия профиля и отсутствия практики. Пузанову он принял вежливо, усадил на стул, даже выслушал жалобы женщины. После чего сообщил: “Деньги есть, езжай в Москву, там тебе помогут. Сам-то я больше по микробам. У нас даже “УЗИ” нет. Откуда я знаю, что у тебя в потрохах делается?”
И Вероника Романовна решилась. Превозмогая боль, она собрала дорожную сумку, заперла на два ключа квартиру и поплелась на станцию. И хоть ее дом находился за три квартала от железнодорожного вокзала, добралась до места с трудом. Иногда ей казалось, что сейчас боль свалит ее прямо на улице, и она уже не сможет подняться. На переходе через вокзальную площадь это и случилось. Вероника Романовна осела на асфальт, и если бы не два молодых парня, осталась бы лежать прямо на проезжей части. Но молодые люди подхватили ее под руки, доволокли до скамейки привокзального сквера и по мобильному телефону вызвали скорую. Карета приехала минут через десять. Молодые люди сдали женщину врачу “скорой помощи” и поспешили дальше по своим делам. В районной больнице Веронике Романовне сделали обезболивающий укол и, когда ей полегчало, отправили на рентген. Лежа в коридоре на койке, Пузанова слышала, как один врач, постарше, разглядывая над ней снимки, говорил другому, помоложе: “Боюсь, что это не просто панкреатит. Тут пахнет онкологией”. “Похоже, еще и запущенной”, – ответил тот, что помоложе. Потом она услышала опять слово Москва. И ей снова задали вопрос о деньгах. Вероника Романовна сказала, что собрала в дорогу десять тысяч рублей, и это все ее деньги. Тот, что помоложе, усмехнулся и стал что-то писать на листке.
Через два часа Пузанова покинула больницу, держа в руках направление в Центральный Онкологический центр. На сей раз она до вокзала добралась и уселась в поезд. Жила Вероника Романовна в областном центре, откуда до Москвы семь часов дороги. Каждые два часа она глотала таблетки, которыми ее снабдили в больнице. За лекарства врач денег с нее не взял, хотя и намекнул, что они стоят дорого. “Есть же на свете еще добрые люди”, – думала Пузанова, глядя в окно. На перроне города Глухова поезд стоял три минуты. Вероника Романовна слышала, что в этом районном центре обосновалась ее дочь. Но дитя свое она уже больше двадцати лет не видала и не знала сама, хочет ли увидеть.
В Москву поезд прибыл поздно вечером. Поскольку она в столице совсем не ориентировалась, выйдя на перрон, обратилась к парню с просьбой, как ей ехать. Тот на минуту задумался, затем резко вырвал из рук женщины сумку и бросился бежать. Веронике Романовне не только бегать, но ходить стоило немалых усилий. Поэтому преследовать грабителя она не стала, а прислонилась к фонарному столбу и горько заплакала. Ее окружили несколько сердобольных пассажиров, что слонялись тут в ожидании своего поезда. Кто-то из них привел участкового.
Старшина транспортной милиции Дрогин отвел Пузанову в участок и усадил на скамейку возле окошка с табличкой “дежурный сотрудник”.
– Сейчас придет товарищ Птахин и запишет твои показания.
Младший лейтенант Птахин отлучался по личному делу и вернулся через час. Увидев на лавке заплаканную женщину, он тут же смекнул, в чем дело. Ничего веселого встреча с пострадавшей ему не сулила но, для порядка, дежурный лейтенант все же достал казенный лист бумаги и скучным голосом стал задавать вопросы. Выслушав историю ограбления провинциалки, пожурил ее:
– Паспорт-то, гражданка, зачем в сумку клала?
– Больная я сильно. Соображаю плохо, – пожаловалась приезжая.
Милиционер широко зевнул и, не ожидая результата, добавил:
– Документик хоть какой у тебя есть?
И тут Пузанова вспомнила, что и паспорт, и направление в медицинский центр схоронила на груди. А вот деньги спрятать туда же не сообразила. Она отвернулась, чтобы не показывать мужчине интимных деталей туалета, и извлекла сверток:
– Вот, гражданин милиционер, от горя растерялась, а паспорт, слава Богу, при мне.