Ужин с шампанским
Шрифт:
Л е н а. Привычнее сутулиться и втягивать голову. При тебе вроде как распрямился. Без тебя — снова согнулся. Ты обо всех по себе не суди. Когда после аварии осталась без машины и впервые спустилась в метро, знаешь, что поразило? Движение в толпе. Спаянность. Единство. Попробуй побеги, если опаздываешь. Или не терпится… Опереди других, будь ты хоть трижды чемпион. Или замедли шаг. Если хочешь отстать. Ну что, представил? Насколько далеко, по-твоему, можно отрываться? От других, от своего времени? Даже если ты великий ученый и принял эстафету у такого же великого… Твой тройной прыжок плюс к его тройному… Клиника тебе тесна… Но ведь не можешь ты один в двадцать втором веке жить, если все пока еще в двадцатом. Не может человечество
М а к с и м. Слушай, ведь я не парус. Пал Кузьмич, теперь ты. Что вы на меня дуете? Бурь не ищу. Нормальный человек. Как все. Иногда устану, замотаюсь, раззеваюсь под вечер и думаю: все хорошо. Нормально все. Живем — не тужим. На работу ходим, вещи покупаем, по ящику за футбол болеем. Люди ездят в машинах. Вступают в садовые товарищества. Значит, неплохо и где-то даже припеваючи. А потом вдруг накатит… Ведь стыдно. Палат обшарпанных, где неделями никто не убирает, нянечек, которые сшибают с больных рубли и шоколадки, больничной еды, от которой тараканы дохнут… Ну почему я, здоровый, сильный мужик, стыдиться должен и своего халата заштопанного, и зарплаты, и медсестричек, которые еще в два раза меньше моего получают? Они молоденькие. Им одеться хочется. Замуж надо. Сапоги стоят сто пятьдесят. Не у спекулянта, в магазине. Кто же такие цены ставит? И что я с них за один сапог в месяц потребовать могу?.. Приехали в клинику японцы, спрашивают, где у нас видеофильм показать. Для них элементарно. Почему я должен краснеть? Разве мы беднее?
Л е н а. Может, тебе для начала домашний антураж сменить? У нас видео последней модели.
М а к с и м. Сразила.
Л е н а. Если бы.
М а к с и м. И миллион раз повтори, что герой. Но будет в клинике видео. И все, что необходимо, — тоже будет. Инструмент первоклассный… И в таких машинах будем к корпусам подкатывать, что у больных сразу улетучатся сомнения: уж если ребята располагают такой техникой… Ведь это важно. От этого тонус другой. И мысли. Голова кругом, когда пытаюсь представить и нашу территорию, и сколько на ней людей. Горы свернуть можно. А вместо этого собираются в пыльных залах, жгут электричество, переливают словеса… Председательствующий спит, в зале читают, вяжут, лектор бубнит лекцию, написанную сто лет назад… Называется профессиональная учеба. За этот час столько полезного можно сделать! Но нет, будто специально от дел отвлекают, дергают, мешают, не дают работать. Сердце рвется — больные ждут, а я сиднем сижу. Да развяжите же руки! Дайте вздохнуть свободно! Хочу учиться — сам научусь, а дурака не научишь. Развяжите, чтобы я мог оперировать, чтобы женщины не в очередях стояли, а детей воспитывали, а чтобы очередей не было — дайте рабочим работать, колхозникам пахать…
Л е н а. Кто им мешает? Если они так уж хотят… А то взялись переиначивать — курам на смех. Прежде хвастали успехами, теперь — недостатками. И от этого все поменялось? Лучше стало? А что, что лучше? В соседней конторе спровадили прежнего шефа. Пришел молодой. Сидит с восьми утра до десяти вечера. И все вместе с ним. А зачем? Те, кто за дело болеет, когда надо, и сами задержатся. А просто сидеть-высиживать… Не наседки, вряд ли вылупится что путное. От пенсионеров избавимся, им гонка не по силам. Молодых распихаем. Кого куда. А после все войдет в прежнюю колею. Снова к десяти приезжать начнут. Состарятся. Устанут.
М а к с и м. Одно дело, если не дано прыгнуть дальше. Ну не дано — и все тут. И другое — когда те, которые сами не могут, сдерживают остальных. А ведь сдерживают, треножат, чтобы не обскакали! Освободиться от этих пут — вот мечта. Разве настоящие учителя гоняются за учениками? К пророкам за тридевять земель идут, тянутся. Если у тебя зуд проповедничать — пожалуйста, в свободное от работы время, в парке. Витийствуй… За свой счет. А то ведь каждое дело умудряемся окутать такой подушкой из словесной ваты, что увязаешь, до дела не добравшись. Возводим из препон и тумана этакую приемную, где в ожидании и преодолении настолько измотаешься и издергаешься, что, собственно, на дело никаких силенок уже не остается. И ею же всех отпугиваем, пугаем.
Л е н а. Зато испытание этой приемной, этой, если хочешь, барокамерой… закалка… Выживают и к делу допускаются только проверенные, сильнейшие…
М а к с и м. И как долго это, по-твоему, может продолжаться? И закалка, и барокамера, и глупость, и хамство, и краны вечно текущие, и улицы вечно разрытые?.. Я понимаю: перед каждым следующим шагом жизнь накапливает силенки, и это действительно время неподвижности. Но как владелица авто ты должна быть в курсе: не может постоянно гореть красный, рано или поздно приходит время зеленого.
Л е н а. Зеленого… Это Мити, что ли? Он самый из нас… (Кривится.) Оскомина уже.
М а к с и м. И не только его.
Л е н а. Значит, все вместе, общим строем на этот зеленый сигнал шагнем. И что дальше? Что после этого вокруг тебя изменится? Те же лица… Те же мысли… Те же слова. То есть опять время красного. Потом желтого… Значит, сейчас, не дожидаясь остальных, надо успеть. Светофор тебе лично подмигивает — так и шпарь. Не упусти мгновения. А протелился — и снова топтание на месте. А то еще хуже — поперечный поток. Ничего не поделаешь: жизнь — не тот перекресток, где подмигивают каждую минуту. Тут механизм посложнее.
Слышны отдаленные завывания сирены.
М а к с и м (поднимается, облокачивается о перила беседки). Или послышалось? (Смотрит вдаль.) Игорь сюда бежит.
М а к с и м и Л е н а прячутся за беседку.
Вбегает И г о р ь. Озирается.
И г о р ь. Куда все подевались? Черт бы взял эту прогулку… (Передразнивает сам себя.) А ну, Игоречек, быстрее, колесом… Как все замечательно! Ты, глупышка, скис… Жизнь продолжается. Стоим на голове… (Изображая официанта.) Вас обслужить? (Убегает.)
Л е н а и М а к с и м выходят из-за беседки.
Л е н а. Не могу больше. Видеть его не могу.
М а к с и м. Он у меня был. В клинике.
Л е н а. Знаю.
М а к с и м. И не понравился очень.
Л е н а. Видишь, какое совпадение.
М а к с и м. Я из-за этого здесь. Твоя помощь нужна.
Л е н а. В чем?
М а к с и м. Мой грех… Когда вас привезли, все бросились к тебе. На него не обратили внимания. Подумаешь, треснула ключица… А он ведь жаловался на боль и что голова кружится…
Л е н а. Что?
М а к с и м. На снимке, когда он неделю назад был, затемнение. Пытался ему втолковать. Не понимает, Или не хочет понять. Надо, чтобы он в больницу лег.
Л е н а. Как чувствовала!.. Теперь еще и сиделкой стать. Не хочу!
М а к с и м. Ты понимаешь, что говоришь?
Л е н а. Плевать. Губы его обвисшие. Плечи опущенные. Знаешь, как должен вести себя мужик, если он, конечно, мужик? Так, чтобы жена знала одно счастье: вот поворачивается ключ в замке и он входит. И бояться должна: вдруг не придет? Другого счастья у женщины нет.