Ужин во Дворце Извращений
Шрифт:
Дом, когда он, несколько раз свернув не в ту сторону, наконец нашел его, выглядел как-то непривычно, однако спустя пару секунд Ривас понял, что изменения здесь ни при чем: просто прежде он ни разу не видел его при дневном свете. Вот свинья, подумал он про себя. Поэтому он с осторожным оптимизмом поднялся на крыльцо и постучал. Дверь ему отворил мужчина, и обстановка, по крайней мере то, что Ривас смог разглядеть за его спиной, тоже было другое.
Мужчина подозрительно нахмурился, и Ривас представил себе, на что похож со стороны – в бинтах, небритый, изможденный и грязный.
– Прошу
– Я здесь всего третий год, – заявил мужчина, так и продолжая хмуриться. – А как ее зовут?
Ривас почувствовал, что краснеет.
– Я... я не помню... Симпатичная такая, худощавая, волосы темные...
Мужчина презрительно выругался и захлопнул дверь.
Ощущая себя предельно униженным, Ривас спустился с крыльца и свернул за угол. Наверное, стоило бы заглянуть в старое «Бомбежище», подумал он – если оно, конечно, никуда не делось, – вот только когда Стив Спинк нанял меня играть у него в Эллее, я ведь просто слинял, даже не предупредив старину Хэнкера о своем уходе.
Впрочем, мысль о «Бомбежище» напомнила ему о том, что эта женщина – как бы ее ни звали – любила посиживать в заведении... как там его?.. «El Famoso Volcan», на берегу канала Божьей Коровки. Обеденное время в те ранние годы правления Седьмого Туза, как правило, заставало ее за одним из столиков в тенистом, выходящем на берег канала дворике. Он посмотрел на солнце, прикидывая время, и решил, что попытаться стоит.
Однако, добравшись туда, он обнаружил, что старую вывеску сняли и заменили на совсем уже древнюю – БАЛАНСЫ И УЧЕТ – явно выбранную не за содержание (и слов-то таких сейчас мало кто помнил), но за размер и красоту букв. Впрочем, внутри, как и прежде, размещался ресторан, так что он решил заглянуть – снова начисто забыв, на что похож со стороны.
Он толкнул ногой дверь и успел еще сделать пару шагов в прохладу интерьера, когда на плечо его опустилась чья-то тяжелая рука.
– Мусорные баки на заднем дворе, Чако, – произнес скучающий, не слишком чтобы дружелюбный голос.
– Извините, – сказал Ривас. – Я знаю, что одет не самым подходящим образом, но мне просто нужно узнать...
– Вот и узнавай в другом месте, Чако. А теперь проваливай.
– Я Грегорио Ривас, – возмутился он, – и я звезда-исполнитель у Спинка в Эллее – даже вы вряд ли могли не слышать об этом. Так вот все, что мне нужно, – это...
Его с неожиданной силой развернули и толкнули к двери. Импульс оказался так велик, что он всем телом распахнул дверь, слетел с крыльца и несколько раз кувыркнулся по пыльной мостовой. Пока он оглушено пытался встать, что-то стукнуло о мостовую рядом с ним.
– Ничего личного, Чако, – бросил мужчина, прежде чем закрыть дверь.
Наполовину оглушенный, но все-таки сумевший хотя бы сесть Ривас тупо оглядывался по сторонам, пока не увидел, что бросил тот ему вслед. Это оказалась недопитая бутылка самого дешевого местного виски. В жидкости плавало несколько хлебных крошек. Ривас дотянулся до нее, зубами (поредевшими за время последней экспедиции) выдернул пробку и припал к горлышку, проливая виски на грязную бороду. По впавшим щекам, оставляя борозды на покрывшем их слое пыли, катились слезы.
– Хорошо выглядишь, Грег, – послышался откуда-то из-за спины хрипловатый женский голос.
Он застыл, потом медленно опустил бутылку. Голос воскресил в памяти и имя.
– Привет, Лиза, – сказал он.
Она обошла его, чтобы он мог ее видеть. Что ж, она выглядит вовсе не плохо, подумал он. В волосах ее мелькала, конечно, седина, а у глаз и губ прибавилось морщин... но по крайней мере она не растолстела.
– Я слышала, ты неплохо устроился в Эллее, – заметила она. По голосу ее он не понял, издевается она над ним или правда жалеет.
– Разве этого не видно? – спросил он. – По одежде, по прическе, по старому, доброму виски, что я пью?
– Ну да, и по тому, как хлопочут вокруг тебя рестораторы, – согласилась она.
– Чтобы скормить меня уличным псам. Слушай, Лиза, – сказал он, сильно жалея, что поторопился хлебнуть спиртного, которое крепко ударило по его усталым мозгам, – не осталось ли чего от того долга?
Она смерила его взглядом.
– Немного. Боюсь, меньше, чем тебе может казаться.
– Все, что мне нужно, это ночлег – угол на кухне и одеяло более чем сойдут – на сегодня и, возможно, на завтра, не дольше, и чуток еды, и еще несколько мерзавчиков, купить питья и одежды.
– Я бы посоветовала еще ванну, – заметила она.
– Разве я этого не сказал? Значит, держал в уме. Похоже, она немного успокоилась.
– Ладно, Грег. Но это все, ясно? На сдачу не рассчитывай.
– Разумеется. – Он, шатаясь, встал. – Спасибо.
– Зачем ты вернулся? Да еще в таком помойном виде? Нам туда, полмили вдоль канала. Идти можешь?
– Ну, полмили дотащусь как-нибудь. Я... – Он оказал бы ей плохую услугу, посвятив в связь между Ирвайном и Венецией. – Я ищу одного человека.
– Такое впечатление, будто ищешь по сточным канавам. Что ты сделал со своей рукой?
– Раздавил. Я был уже сегодня у доктора. Он наложил на два пальца гипс, а еще два пришлось ампутировать.
Она застыла как вкопанная.
– Господи, Грег! Ты играть-то сможешь на своем... что там у тебя? На пеликане?
– Верно замечено. Не знаю. Ну, смычок держать я и так смогу, а насчет перебора струн... Теми двумя пальцами я не слишком и пользовался. Я думаю, все зависит от того, как заживут два оставшихся.
– Ох. То, как ты ее раздавил, связано с твоими поисками?
– Да.
– Тебя могут искать? С недобрыми намерениями?
– Нет. Это, – он качнул забинтованной рукой, – несчастный случай. Никто специально этого со мной не делал.
– Ладно. – Некоторое время они шли молча. – Знаешь, – произнесла она наконец, – для меня было потрясением через столько лет услышать твое имя. Я была там, в «Лансе», с одним парнем, и услышала шум удверей, вроде как бомж какой-то пытался войти, а потом услышала, как бомж сказал, что он – это ты. Ну, тогда я быстренько отделалась от своего парня и вышла, а ты сидишь в пыли и поливаешь бороду дешевым виски! Тебе повезло, что я тебя все-таки узнала.