Ужиный угол
Шрифт:
– Я тоже один люблю…
Помолчали, вспоминая покой прохладных сводов, и прибой жизни за тяжелой дверью. Костиков вздохнул.
– Куда не глянь, на свое отражение наткнешься. Себя в людях не любим!
– О жене ты как-то… Не ладите?
– Как тебе сказать! – пожал плечами Костиков. – Из грязи в князи, не каждому просто. Просмотрели мы друг друга. Отдаляться стали и не заметили. Она делает вид, что не знает о моих делах. А что я ей расскажу? Она у меня вторая. На тринадцать лет моложе. Сын вместе держит. Попридержи собаку! – Костиков дотянулся до лица
– Ничего, обойдется! – Пилот сам удивился, как быстро подземелье тянуло из него жизнь. «Ранение не учел!» Он сжал карабин. – Отсядь!
– Не дури! Повеселим людей, когда двух дохлых найдут!
«Скоро отключиться! А там собаку из ствола, и все! Опять везет?» Костиков откинулся на лежаке. «Не суетись!» Он представил существование этих людей, ощутил отчаяние человека, загнанного в яму, и внутренне поежился.
Крик извне увяз в сырой толще земли, как дребезжание испорченного динамика: звук над ухом, а слов не разобрать. Филя отозвался утробным ворчанием. Мужчины окостенели в слухе.
– Вот и все, Коля! – прошептал мэр. – Не знаю, как, но все кончилось!
Затвор клацнул. Костиков на миг вообразил перестрелку и глупости, навеянные подземельем.
– Кузнецов! – еще раз крикнул Селиванов. Казалось, завязнув в клубах сырого тумана, звук плюхнулся у ног и тихо утонул в болоте.
– Тише ты! – осадил Степанов. – В Москве тебя слышно!
– Зато не шарахнет с перепугу!
– Нет тут никого! А если есть, не отзовется!
– Кликни ты! Тебя он лучше знает!
Степанов прокашлялся и позвал. Прислушались, озираясь вокруг. В армейских плащ-палатках, и в кепках оба напоминали серые копны на залитом половодьем лугу, и с хвостатыми сороками на макушках.
– Не ори, Андрей Василич? – услышали за спиной оклик глухой, будто в комнате увешанной коврами. – Иди на сухое. Кто с тобой?
– Коль, ты?
– А ты кого искал? Филя, фу! – Из тумана дальним громом дребезжало звериное ворчание.
Двое на голос прочавкали болотными сапогами через высокую траву, и оказались на песчаном пятачке. Селиванов назвался. Тогда, как из земли вырос монах в колпаке и с лохматым чудищем за ошейник. Карабин дубьем повис на его плече.
– Пирожков с супом, что ли принесли? – пошутил пилот.
– На этот раз нет! – сказал участковый. Мужчины пожали руки. Водяная пыль оловом отливала на складках их одежды.- Костикова-то не уморил?
– Геннадий Сергеич, предъяви себя! – Кузнецов привычным движением проверил черную повязку на глазах. Но у него получилось, будто спросонья. Зверь сел поодаль, недоверчиво разглядывая людей. Градоначальник тенью вырос из земли. На нем был армейский бушлат с ватной прорехой на плече. Повязка на голове напоминала портянку недельной свежести. Как у пилота, лицо мэра впитало мертвецкий тон подземелья. Красные от бессонницы глаза слезились. Он протянул руку, и получилось нелепо, будто встретились друзья. Кузнецов оперся о карабин, как о палку.
– Ты болен? – Степанов всмотрелся в лицо пилота.
– Нормально! На воздухе голова закружилась! – На миг пилот потерял ощущение пространства. Но все же здесь было лучше, чем в норе.
– Надо вопрос решить, – Селиванов кашлянул. – Желательно без осложнений!
– Что решать? – Костиков кивнул на пилота. – С ним говори! Мне он не верит!
Все помолчали, соображая.
– Курить есть? – спросил мэр.
– Папиросы! – предложил Степанов.
– Давай! А то мы все партизаним.
Закурили.
– Такого у нас никогда не было! – заговорил Селиванов.
– Знаешь, как это называется?
– Голова то не очень? – спросил Степанов. Костиков внимательно взглянул на него, стараясь угадать угрозу, или насмешку в его участии, и бросил окурок.
– Черти чем занимаешься, капитан! – сказал он. – Кроме тебя кто-то есть?
– А тебе зачем? – насторожился Селиванов. Редкие волосы на кончике его мясистого носа сердито пошевелились, водянистые глаза из узких щелочек недобро обыскивали лицо чиновника.
– На своем участке ты обязан…
– Тебе я ни чем не обязан! Он тебе сейчас власть! – кивнул участковый на пилота. – Ты на его землю забрался! Человека убил! Радуйся, что башку тебе пробили, а не снесли! Моя работа за порядком следить! А ты – не порядок. У себя может ты и власть, коль выбрали! А здесь – вор! Предводитель шайки! И теперь я решаю, как с тобой быть!
– Ты, капитан, не зарывайся, – не уверенно проговорил Костиков, – я обещал, что разберусь…
– Разберешься! – проворчал Селиванов. – Троих, не дожидаясь тебя, выпустили! А чего им было у Кузнецова делать? – и после недолгой паузы участковый отчетливо проговорил. – Хоть бы не было тебя! И вся история.
– Зачем тогда пришли? – опешил Костиков.
– На берегу отделение солдат. Скоро взвод подъедет. И Кондратьев твоих баранов пригонит. Так мы вперед договориться!
– Я сказал… дал слово! – запнулся Костиков. – Живи, Николай Сер… Иваныч, никто тебя не тронет! А с делом Молоткова. Не я же его…
Мужчины угрюмо молчали и сторонились его взгляда.
– Пошли! – сказал Степанов и уютнее запахнул плащ. – На берегу договорим! Друг другу не поверите, сгинете здесь! – Он первым ступил в болото и зачавкал сапогами в туман. Филя, дождался, пока хозяин привалит притвор, брезгливо лизнул воду и ступил в болото за всеми. В горячечном тумане пилот плохо соображал. Шаги впереди затихли. Он нашарил мокрую шерсть Фили и оступился. Ледяная вода хлынула за ворот и залила нос.
– Да ты что, Кузнецов! Так не дойдешь! – Костиков помог встать пилоту и забрал карабин. Пес зарычал, но не бросился. Чиновник свистнул. Но двое, очевидно, были уже на берегу. Мэр подпер Кузнецова плечом. – Держись!
На берегу возле палатки, скрестив ноги, дремал рядовой Хусаинов. Без поясного ремня. Ворот шинели поднят. Автомат лежал на коленях на коротком ремне. Солдат напоминал рыбака, с вечера забытого товарищами.
– Дрыхнут все! Миронов, вставай! – Участковый пробарабанил пальцами по дверце «Уаза» и пошел к «Ниве» директора. – Доставай, Василич! Сейчас эти подойдут, погреемся!