Ужиный угол
Шрифт:
– Ты чего здесь, Миронов?
Из мрака раздался надтреснутый голос егеря:
– Молоток сгорел! Самого нет. Думал у вас. – Он развернул «Уаз» и дорогой рассказал, как уговаривался с Леней рыбачить. – Хотел уточнить день. А тут!
– А че ночью-то? – неприязненно спросил Кузнецов. Миронов молчал.
Филя серым пятном метнулся из-за машины в черную бездну поля к багровым, словно налитым кровью головешкам. Наталья и Денис сделали к пожару шаг, другой, и стали. Идти было некуда. Дом, сарай, постройки дотлевали в жарких всполохах. Белели куры, как бумага, разметанная ветром. Пилот кликнул Филю. Пес отозвался от опушки лаем, а через миг был рядом. В рубиновых глазах Фили устало плясал огонь, шерсть мерцала траурными переливами. Зверь напоминал демона преисподней. Егеря изумила легкость, с какой пилот ориентировался в темноте. Сообразил: «Ему свет не нужен!»
Взяв овчарку за ошейник, Кузнецов исчез в ночи. Предчувствие беды обостряло ощущения.
От заимки залихватски свистнули и «Уаз» поскакал по ухабам.
В лучах фар сгорбилась фигура пилота, словно лесина легла на плечи. Он угрюмо курил. В его длинной тени ничком лежал человек, с головой укрытый брезентовой курткой. Филя жалобно повизгивал, и обнюхивал тело.
– Наташ, стойте у машины. Следы! – крикнул пилот, и позвал. – Миронов! – Пес ощетинился, но Кузнецов унял собаку. Он нащупал и сдернул куртку. Егерь задохнулся: Леня, словно с разбегу наткнулся на литовку – полотно через живот вышло у позвоночника. Несчастный умер не сразу: рука вцепилась в древко, будто Леня в агонии выдергивал смертельную занозу.
– Кто они? – спросил Кузнецов.
– Не знаю, – пробормотал Миронов. Фуражка сползла ему на затылок. Лицо взмокло от страха. Узкие плечи и голова мелко тряслись. Он попятился от рук Кузнецова, испачканных кровью и землей.
– Видишь, – сказал тот, – полотно в земле. Значит, Леня лежал на спине, когда его ударили. Либо упал на спину уже с косой.
– Не знаю, Николай Иванович! Я их никого не знаю! – забормотал Миронов. Ему все казалось кошмаром: мертвец, ужасная рана, слепой мужик с окровавленными руками, и свирепый пес. Егерь всхлипнул. – Меня попросили показать, где он живет! Где ты живешь. Все на одну морду… – он забормотал о бандитском прошлом градоначальника; о том, что никто не думал, что так повернется: ни Слепцов, ни Кондратьев… Кузнецов ткнул его локтем.
– Не скули. Где они?
– У меня. Трое их! – полушепотом затараторил Миронов. – Приехали утром. Проверить стройку. Бухнули вместе. Потом, они к озеру, а я к вам. Предупредить! А я с Ленькиной дочкой играл! Он про звезды… – Из горла Миронова вырвался звук, среднее между вздохом и бульканьем.
– Отвези моих к Степанову. И звони ментам. Мы с Филей покараулим. Плесни на руки из твоей фляги.
– Николай Иванович, – зашептал егерь, поливая, – тебе б поберечься. Завтра сам приедет. В домик охотника. Эти думали и к тебе. Может, уже там.
Кузнецов подошел к своим. Овал щеки Наташи золотил свет фар.
– Кузя, уедем к маме! – она взяла его руку. – Влажная…
Незримое пространство вокруг пилота окрасилось в ядовито-оранжевый цвет: в его представлении – цвет опасности. Он ощущал, как насторожился мир, искаженный ядовитым оттенком беды.
– Не геройствуй! – сказала жена. – Не мучай меня! Я боюсь за Дыню! За тебя!
Пилот провел по волосам сына.
– Миронов отвезет вас…
– Я с ним не поеду! – отрезала Наталья.
– Хорошо, – сказал Кузнецов, – возьмем документы, и к Андрею. Там решим. Обойдется, – пилот кивнул на бархатно-черное небо, принаряженное грустно мерцавшими звездами, – он юродивых любит!
Ехали медленно и тихо. Кузнецов, остерегаясь, что псу не хватит выдержки, усадил его в машину. Высунув морду в окно, Филя заурчал.
– Где мы, Таш? – спросил Кузнецов.
– У опушки.
– Выключи фары и затаись! – приказал пилот егерю.
Наталья вцепилась в руку мужа.
– Потом! – Он мягко освободился, и, взяв собаку за ошейник, вошел в лес.
Бурая полоса заката очертила непроницаемый зубчатый горизонт.
Пилот и собака через чащу зашли с подветренной стороны. Потянуло запахом теплого мотора. Филя ощетинился. Офицер коленом ткнул пса, и тот виновато вильнула хвостом. На заднем дворе Кузнецов нащупал и осторожно снял бельевую веревку. Со второй попытки он пращей запутал провода, и несколько раз рванул. «Крадись!» Филя неслышно повел к дому.
Гостей было трое. Не таились: входная дверь нараспашку. Воняло бензином: на крыльце Кузнецов едва не споткнулся о канистру. Гости обшарили дом: потрошили хлам – на полу валялся стоптанный валенок.
Пилот расправился с ними на ощупь, как колол дрова. Первого угадал в сенях по сопению – гость был выше на голову – и уложил наотмашь лопатой. Второй на шум вхолостую защелкал включателем и матюгнулся. Филя опрокинул его и прокусил руки. Тот взвизгнул, и затих под черенком.
Третий со двора опасливо кликнул подельников. Подождал. Филя не выдержал и рявкнул. На лай тумкнул выстрел, и разлетелось оконное стекло.
– Тише, балда! – Николай Иванович отступил за чугунное тело «Яны». Филя затаился рядом. Шум ветра мешал Кузнецову слушать, но мешал слышать и его. Одними губами он приказал собаке: «Крадись». И Филя растворился во мраке. Пилот нашарил в углу карабин, сквозняком метнулся через сени, мимо уборной и клетей, и замер у грубо сколоченной двери. Он ощутил ознобный страх чужого по ту сторону. Тогда крикнул и угадал. Рычание зверя поглотило истеричный матюг. Тумкнул выстрел. Пилот сбил дверь. Но карабин вырвали из рук.
– Убери собаку! – услышал он голос егеря.
Один очнулся связанный, животом на наклонной доске и неудобно ногами вверх. В тесном коробе пахло сырой картошкой и мышами. Он натужно позвал. Ему хрипом отозвался подельник
Третий разлепил окровавленные веки и в рдяном свете керосинки под абажуром увидел коренастого мужика в овечьей безрукавке, в кирзовых сапогах и с черной повязкой на глазах. Мужик, выставив подбородок, будто зачарованный, укладывал в пакет бумаги. В углу шевелился белый мешок – возилась женщина.
– А ты чего влез? – спросил слепой.
– Ты бы его прибил! – ответил надтреснутый голос. Бандит узнал егеря. «Сука!» Он пошевелился. Но услышал над ухом рычание собаки и замер.
– А теперь что? – спросил егерь.
На войне Кузнецову случалось перевозить пленных: многие из них были убеждены, что воюют за кровное, и пилот по-своему понимал их. Здесь же он, словно, ладонью угодил в слизь, а утереться нечем.
– Ты, за что человека убил? – спросил он. – Филя, фу!
– Случайно. Поучить хотели. А он за косу! – прошепелявил бандит разбитыми деснами и закашлялся. – Бабла за участок срубил, а не съезжает, крыса!