Узкая дверь
Шрифт:
Эмили еще немного помолчала, потом улыбнулась во весь рот и сообщила:
– Да мне сам Конрад об этом рассказал!
Глава четвертая
Май 1989-го. Да, в это время Эрик еще должен был там работать, хотя уже осенью он снова вернулся в «Сент-Освальдз». Появление женщины среди преподавателей школы «Король Генрих» – вещь сама по себе достаточно необычная, а то, что эта женщина была молодой и весьма привлекательной, наверняка заставило многих тамошних учителей негодующе поднять бровь. Я все пытался понять, почему же
А 1989 год я помню хорошо. Это был относительно спокойный год, без каких-либо особых происшествий, если не считать чрезвычайно поспешного увольнения молодого назначенца по фамилии Фентимен. Он лишь раз успел взглянуть на мой тогдашний класс 3S и сбежал, не доработав и до конца первого дня триместра. С тех пор мы о нем больше не слышали. Ну, что ж. И такое порой случается. Тем более тот класс 3S был каким-то особенно буйным и причинял преподавателям беспокойства даже больше, чем мои нынешние «Броди Бойз». С другой стороны, Фентимен был выпускником Оксфорда, явился к нам с наилучшими рекомендациями и в свои тридцать с лишним лет должен был бы, наверное, представлять себе, каковы бывают проявления юношеской резвости. Однако никогда ведь не знаешь, на каком уровне может быть сломлено мужество новичка, которого ученики всегда подвергают самым различным испытаниям. В данном случае это была довольно грубая шутка, придуманная мальчиком по имени Даррен Милк, который был практически версией моего Аллена-Джонса: такой же непокорный, но в целом безвредный. Шутка была из серии классических, в стиле дохлая-мышь-в-учительском-столе, только вместо мышки Милк использовал своего ручного тарантула. И справедливости ради надо сказать, что ни юный Милк, ни другие мальчишки понятия не имели, что новый преподаватель страдает жестокой арахнофобией, то есть патологически боится пауков. Не знали они и о том, что он в ожидании перемены оставил в ящике своего стола открытый пакет с печеньем, «улучшающим пищеварение», в который тарантул и забрался.
В результате, когда во время перемены принесли чай, все вышло настолько удачно, что даже самый закоренелый пранкер остался бы доволен. Фентимен не только с позором покинул сцену действия, но и совсем решил уйти из школы. Через несколько дней он прислал официальное письмо с просьбой об увольнении, и нам, остальным сотрудникам языковых кафедр, пришлось в течение всего триместра как-то его замещать. Что случилось с тем тарантулом, неизвестно: ходили слухи, что и он тоже сбежал, когда перед ним открылась возможность обрести свободу, и в итоге, видимо, стал основателем расы гигантских пауков, которые до сих пор обитают у меня на Колокольне в потолочных перекрытиях и за плинтусами.
А что касается Эрика, то в тот период мы с ним, конечно, виделись время от времени, но не так часто, как раньше, когда были коллегами в «Сент-Освальдз». И, по-моему, он очень скучал по прежнему месту работы, хоть и притворялся, будто это совсем не так. Он всегда с таким жадным интересом выспрашивал, что там у нас происходит! Мы с ним обычно встречались по субботам в «Жаждущем школяре», часов так в шесть вечера, выпивали по паре больших кружек пива, спокойно курили (в те времена еще никаких ограничений не было), и я пересказывал ему содержание очередной серии той вечной мыльной оперы, каковую являла собой обстановка в «Сент-Освальдз». «Школяр» находился довольно далеко от дома Эрика – куда ближе был местный паб «Шанкерз Армз», но туда ходили в основном саннибэнкеры, так что Эрик его посещать не желал.
– Слишком уж там шумно, Стрейтс, и много всякого хулиганья, – говорил он. – Там ведь вся «соль земли» собирается.
Да, моего старого друга вполне можно было назвать снобом. Я, правда, и сам не слишком высокоморален: я тоже предпочитаю «Школяра» с его старыми, побитыми временем дубовыми шкафами. Некоторые из них перекочевали туда из старой библиотеки «Сент-Освальдз», которая была вычищена, перестроена и полностью обновлена еще в 1834 году благодаря Иеремии Смартуэйту, местному угольному миллионеру с манией бессмертия. Библиотека «Сент-Освальдз» и до сих пор носит официальное название «Библиотека Смартуэйта», и там над камином висит потрет этого благотворителя, а под ним табличка, увековечивающая его деяние. На портрете изображен человек с неприступным, почти угрожающим, выражением лица, жалкой бородкой и осуждающим взглядом.
Возможно, Эрик еще и поэтому предпочитал «Школяра»: этот паб как бы связывал его с «Сент-Освальдз». Именно там мы с ним с давних пор привыкли обсуждать всякие драматические события, чуть ли не каждый день случающиеся в школе, собственные мелкие победы и конфликты, недостойное поведение коллег – словом, ежедневные трагедии и фарсы. Он рассказывал мне о своей матери, о планах на будущее, о своем здоровье, а вот непосредственно о школе «Король Генрих» или о своих взаимоотношениях с тамошними коллегами он упоминал крайне редко. Его дезертирство навсегда легло между нами неким безмолвным валом густого тумана. Но в итоге он все равно к нам вернулся, сменив злосчастного Фентимена, чье бегство с кафедры французского языка и обеспечило необходимую Эрику вакансию, и, кроме того, он получил шанс сохранить лицо.
– Значит, Милк, – сказал он мне, услышав историю бегства Фентимена. – Да, я кое-что припоминаю. У меня в классе когда-то был ученик по фамилии Милк. Он к этому Милку, случайно, не имеет отношения?
– Вполне возможно. Эти мальчишки, как известно, вездесущи.
– Да-да, я помню, по французскому он у меня неплохо шел, на экзамене «В» получил… – Эрик всегда запоминал учеников не по их личным качествам, а по оценкам. Я, например, понятия не имею, что этот Милк получил по латыни на экзамене «O-level» [31] , но его самого я хорошо помню: тихий мальчик с русыми волосами и светлой, выгоревшей челкой. Что было вполне предсказуемо, мальчишки дали ему прозвище Милки, или даже Милки Бар Кид, как в рекламе этих конфет. И если Даррена Милка подобное прозвище порой и раздражало, то он никогда этого не показывал. Зато весьма умело и втихую мстил. Он вообще был мастером всяких тайных дерзких выходок, одна из которых, несомненно, и явилась причиной столь поспешного бегства из нашей школы злополучного мистера Фентимена.
31
O-level (Ordinary Level – англ.) – «обычный уровень»; экзамен по программе средней школы на обычном уровне, который сдается по окончании пятого класса.
– Да уж, тот еще шутник, – подхватил я. – Хотя, по-моему, если ты берешься преподавать в «Сент-Освальдз» и при этом не способен сдержаться, обнаружив в ящике своего стола парочку пауков, то ты недостоин звания Мастера. – Увы, бедный Фентимен оказался как раз из таких. Не могу сказать, что хорошо его знал, хотя, пожалуй, разок имел с ним беседу у дверей учительской в его первый день у нас в школе.
– Вот чем кончаются попытки брать на работу в школы выпускников Оксфорда, – сказал Эрик. – Они всегда уверены, что запросто с любой работой справятся. Но при этом не имеют никакого реального жизненного опыта.
Это было обычное брюзжание, столь свойственное старине Скунсу, который всю жизнь возлагал ответственность за отсутствие у него карьерного роста на свой диплом, полученный в Лидсе, а не в Оксфорде или Кембридже под присмотром тамошних университетских прокторов в шляпах-котелках. Именно поэтому он сразу же невзлюбил и Фентимена, который в первый же день работы в школе явился туда в блейзере и галстуке оксфордского колледжа, заслужив этим весьма нелицеприятные и даже грубые комментарии от учеников 3S.
– Сэр, вы больше на одну из этих «генриетт» похожи. Вы, случайно, школой не ошиблись?
– Сэр, вы наш новый студент-практикант? Или это обмен школьными кадрами?
Мальчишки порой могут быть поистине безжалостны, особенно если почуяли слабость. Сходство нового преподавателя с представителями вечно соперничающей с нами школы для мальчишек, должно быть, сработало как триггер, как самый настоящий наглый вызов, иначе они бы наверняка дали ему хоть недельку, чтобы он успел немного попривыкнуть.