Узнай себя
Шрифт:
В такого рода ощущениях бессмысленностью дело не ограничивается, за ней, глубже нее встает тот самый «мир как есть», покой, ясность. Если конечно человек умеет вынести панику от бессмысленности. Сомнительно, что он может жить только в рамках придуманного им смысла. Скорее наоборот, В тех рамках нечем дышать, или хуже. — Такие моменты похожи на точки, где как бы пришита или вернее начинает ткаться какая-то ткань. Истории? спасения? То, что человеку при этом тяжело, значит только, что ему повезло нести (вынести) мир.
10.5.1990
Эта юная, истерзанная, трагическая душа, как она отдает, каким огнем сгорает, сколько терпит, как несет на
Читай, думай, пиши; ладно, плачь, но в слезах еще ложь, хотя они нужны тоже для лучика правды потом. На востоке в треть неба двойная, тройная, четверная полная радуга, темный фон; на западном яростное солнце бьет сквозь холодные тучи. Земля приподнялась, наклонилась, словно смирилась перед небесным знаком. Человеку стыдно за бескрылость, медленность ног, мысли, языка, невозможность броситься к другому и с ним вырваться из тела. Но пусть бессилие, косность. Так, на их фоне, как в деревянной рамке, яснее совершается то, что не забыть, чему сравнения нет: праздник неба, огонь в послушном теле, костер, который обожжет, убьет, согреет, спасет. Только думай, пиши, молись; больше ничто, никто не придет, не поможет. С удивлением посмотри на костыли, рецепты, колючую проволоку, капканы. Как птице вырваться из клетки? Будь готов ко всему. Прошлое было, будущего нет; есть хрупкое сейчас, полное этими вещами, чудом, ужасом, жутью, вестью, — дающими свободу.
18.7.1990
Ходить здесь с экскурсией — неблагодарное занятие,
Ведь у каждого в Эрмитаже должно быть что-то свое,
Картина, скульптура… или ваза — неважно,
Сказала экскурсовод и дала нам 10 минут — Найти это свое.
Я смотрела на «Мадонну Литу» Леонардо,
Дыханием вечной красоты веяло от ее чистого лица,
А потом подошла к «Скорчившемуся мальчику»
Микеланджело. Это и есть мое в этом музее.
Я не могла отойти от маленькой фигурки.
Как во сне, доносились слова экскурсоводов
О великом Микеланджело, о шедеврах искусства…
А мне хотелось погладить мраморные кудри
И обнять за плечи… чтоб не было так больно.
Загнанное тринадцатилетнее существо, когда счет идет уже на минуты, когда страшно, жутко, прикасается к другому, страдающему, загнанному так же; скрыться некуда, они выслежены, опознаны, будут добиты; этим прикосновением обреченных они спасены, Бог взглянул на них, окаймил невидимой радугой, миру в этой месте быть, — тому же, обещание которого ты увидел тогда, двадцать четвертого мал, на повороте (левом) под стрелку, с Университетского на Ленинский. Пусть не мне.
18.7.1990
Ты перечитываешь, всё на месте, этот текст, который имеет место, в нем можно расположиться, просторно, надолго. Написавший его не имеет места, у него нет дома, хуже, у него два недома, для мучения, для терзания при виде, при взгляде, при встрече. «Лисы имеют норы, а Сын Человеческий не имеет где голову приклонить». Автор этого текста не имеет себе нигде никакого места, текст имеет место и вмещает, будет вмещать — в конце концов, ты за это ручаешься.
18.7.1990
Библия вырвана по крупицам из миллиардов эпизодов ужаса верой, которая наперекор очевидности отчаянно (отчаянная вера, вера в отчаяние) «спасала ситуацию» тем что отдавалась ей.
22.7.1990
Люди живут в платоническом плане, подтягивая себя к образам себя или не себя. «Они живут словно на сцене». Между прочим, надо добавить: словно на сцене дурные «исполнители», а не настоящие актеры. Настоящий на сцене порывает со сценой, снимает ее. Ему ставят сцену как западню, как ловушку, как сверхтрудность, как лошади барьер, посмотрим как ты перескочишь, это тебе не ровная дорога; и лошадь барьер берет, бежит при нем словно по ровной дороге. Так актер настоящий берет сцену, идет по ней как не по сцене, снимает ее, отменяет. Так акробату дают жонглировать не стоя, как легче, а лежа; так сам человек устраивает себе трудности. Вот что такое сцена: она западня. Люди в нее попадаются. Настоящий актер говорит: поставьте мне сцену; т. е. ту сцену, на которой все всегда стоят и играют свои роли так или иначе, только не решаются признаться и сказать что они на сцене; актер просит себе эту сцену и расплавляет ее.
7.8.1990
С человеком сложно, с Богом и с богами прямее. Потому что человек колеблется, сомневается, подозревает, терзается, терзает, а Бог в худшем случае только оставляет (да ведь же и человек может оставить, еще скорее!), пусть без объяснений, внезапно, но потом может вернуться, счастливо, как ни в чем не бывало, не как подмоченный человек возвращается, и с ним, с Богом, станет легче чем прежде. То есть хотя Бог не знает для себя никакой нравственности, не придерживается договоров, хотя его не свяжешь обязательствами, с ним все-таки лучше потому, что он не треплет по мелочам, ровен, великодушен.
Мораль отсюда: так и человеку не остается по честному ничего кроме как быть ровным, нехитрым, несомневающимся, всегда уверенным, дарящим, во всяком случае уж не входящим в разбирательство, не доискивающимся до правды, не допытывающимся до подноготной. Нашедшим себя? Можно сказать и бросившим себя наконец.
Твой разговор об «узнай себя» правильно был прерван. Он все никак не доходил до последнего существа. Последнее все-таки в щедром отказе от узнавания как познания, в акценте, который ты поставил слишком робко, на узнавании не как встрече даже, а как признании, доверии, вере, включая и к себе тоже. Какой другой на самом деле второй вопрос или даже совершенно неважно. Как он относится к тебе, останется при тебе или нет, вот уж что вообще неважно. Важен тебе ты сам, и только в одном смысле: узнать другого, быть перед другим так чтобы не кривляться, дарить и не мстить за то что у тебя нечего дарить. Так, чтобы нечего было вовсе дарить, ведь почти никогда и не будет: тебе помогут.
Обеспечить себя надежностью на всю жизнь? Да ни на час не надо. «Жена мне изменила, ушла с другим». Спасибо другому что он развлек, расшевелил, нарушил стоячее болото. Легко берет верх тот, у кого бог мощнее. Побежденного волокут за триумфом, он корчится в пыли, руки уже связаны, кто его освободит. Сомнительное спасение: попроситься в веру богов победившего города, за обращение могут и помиловать, развяжут руки. Нет, умей лучше уж принять и это, пыль, ободранную кожу, молчи, жди конца. Есть другой Бог, праведности и справедливости. Не грех жаловаться судье Богу, тягаться с ним как еврей, предложивший в синагоге: ты, Бог, простишь мне мои грехи, и за то я прощу тебе твои, которых больше гораздо, страданий человеческих.
29.9.1990
Странным образом ты не видишь в Другом женского и мужского, как видишь и отслаиваешь, можешь отслоить, в каждом почти. Другой, или вторая моя половина. Ты не веришь, что ты с ним знаком, что вы узнаете друг друга, но не веришь ты этот, одинокий, половинчатый, а тот, который с Другим, конечно верит и знает, но тебе не принадлежит и не подчиняется. Так ты раздвоен? Если хотите, да. «Нетождественность моего Я — канва всей моей жизни».
30.9.1990