Узник моего желания (Раб моих желаний, Побеги любви)
Шрифт:
— Поставьте меня на ноги, Бернард. Я прекрасно могу идти сама.
— Что это? Испорченность или упрямство? — возмутился оруженосец. — Назло нашему лорду вы готовы заболеть или даже сломать себе шею. Это неслыханно.
— Скорее я сломаю себе шею, когда вы меня уроните, идиот, — сказала она.
— Как истинный рыцарь, я стремлюсь услужить всем женщинам, — парировал Бернард. — Но в следующий раз надевайте обувь, мистрис.
— Ну вот и пришли, — сказал он, наконец ставя ее на ноги. — Деревянный пол не такой холодный. Мне надо перевести дыхание, а вы
"Спасибо за разрешение», — подумала Ровена, но решила быть с этим мальчишкой такой упрямой и испорченной, какой он ее считал.
— Откуда вам знать, насколько холоден пол, если сами вы обуты? Мои пальцы на ногах замерзли. Вам придется нести меня и дальше.
Юноша застыл в недоумении, тщетно стараясь восстановить дыхание. Вокруг была почти кромешная тьма ночного зала, разгоняемая лишь одним факелом, в тусклом свете которого с трудом можно различить силуэты спящих слуг.
Бернард с искренним ужасом посмотрел на нее:
— Может быть, вы наденете мою обувь?
— Может быть, я лучше вернусь в свою кровать? Его ужас усилился:
— Вы не можете этого сделать.
— Тогда помешайте мне.
Она повернулась и пошла прочь, но не прошло и пяти секунд, как он снова подхватил ее на руки. Теперь Бернард был по-настоящему зол и возмущен:
— Напрасно вы изображаете из себя леди, вы думаете, что милость лорда поднимет вас столь высоко? Но это не так, что лучше б вам понять сразу.
Слова пажа настолько возмутили ее, что она вспылила, не подумав:
— Мне не надо претендовать на статус леди, потому что я и так леди по рождению. Именно ваш добрый и благородный лорд лишил меня моих прав, а именно, права называться леди Турес и леди Киркбург, — добавила она, — которые он только что разрушил.
— Ты лжешь, девка.
— А ты говоришь прямо как твой хозяин, хам, — парировала она. — А теперь отпусти, я пойду сама.
И паж тут же отпустил ее, потому что его руки уже едва удерживали тяжесть ее тела. Но теперь ей некуда сбежать, ведь они находились в прихожей покоев Уоррика. Дверь в них была открыта, и на пороге тут же появился сам лорд, услышавший ее голос.
— Чем это ты так раздражен? — спросил Уоррик оруженосца, читая возмущение на его лице.
Ровена ответила прежде, чем Бернард успел открыть рот:
— Он хотел подражать вам и нести меня на руках, но ему надо еще немножко подучиться искусству принуждать женщину к тому, чего она не хочет.
Упрек был обращен к обоим мужчинам. От негодования лицо Бернарда залилось румянцем, а Уоррик улыбнулся той ледяной улыбкой, которую она так ненавидела.
— Итак, у моей новой крепостной острые коготки, — заметил он. — Я позабочусь о том, чтобы их обрезать. Входи, Ровена.
Но Ровена утратила способность двигаться, запоздало ужаснувшись тому, что она только что сделала. Как могла она решиться дразнить и оскорблять лорда, не думая о последствиях? Впрочем, наказание ждет ее в любом случае…
— Я… я не собираюсь добровольно принимать от вас наказание, лорд. — Она бросила взгляд на Бернарда, прежде чем продолжить. —
Уоррик принял ее вызов. И хотя она сопротивлялась, как могла, он крепко сжал ее запястье и грубо втолкнул в спальню, захлопнув за собой дверь. Затем поволок к кровати и распростер на ней. Потом медленно и с явным удовольствием он склонил свое тело над нею, обняв ее так, что она не была в состоянии пошевелиться.
— Видишь теперь, как мало значит это твое нежелание? — издевательски спросил он.
— Я вас ненавижу.
— Что ж, благодарю за чистосердечное признание. Честно говоря, ненависть меня устраивает куда больше, чем равнодушие. — На лице его играла та самая жестокая улыбка, так что она поняла, что дальнейшее сопротивление бесполезно.
Вдруг ей неудержимо захотелось плакать. На глаза навернулись слезы, и это не ускользнуло от его внимательного взора. Он изучающе посмотрел на нее, а затем спросил:
— Уж очень просто ты сдаешься, где обещанное тобою сопротивление?
— Моя ненависть и сопротивление, очевидно, доставляют вам удовольствие, а я предпочла бы, чтобы вы не испытывали никакого удовлетворения.
— Эгоистичная девчонка, — возмутился он, хотя в глазах ею промелькнул смешок. — Ты решила лежать здесь, как бревно, надеешься, что мне это надоест и я отпущу тебя восвояси?
Она не нашлась, что ответить, и честно призналась:
— Я действительно хочу, чтобы случилось именно так. Он рассмеялся, смутив ее этим, и рассмеялся еще сильнее, увидев ее смущение. Затем он нежно коснулся ее щеки, погладил ее и провел пальцем по полной нижней губе.
— И что же мне с тобою делать? — спросил он скорее себя, чем ее.
Но она тут же поспешила с ответом:
— Позвольте мне уйти.
— Нет, никогда, — сказал он мягко, и его глаза остановились на ее губах. — Я еще не до конца лишил тебя девственности. Посмотри, сколь прекрасны твои губы.
Его глаза теперь были полны тепла, а улыбка стала доброжелательной и располагающей. Он гипнотизировал ее. Губами он нежно коснулся ее губ.
Она видела, как надвигаются его губы, и уже приготовилась сопротивляться, но оказалась совершенно не готова к неожиданному поведению своего тела, которое устремилось навстречу его ласке. Уоррик провел по ее губам языком, и сладостная дрожь пробежала по животу Ровены. Язык его раздвинул ее зубы, слился с ее языком, и она ощутила жар в лоне.
Действительно, еще никто и никогда не дал ей познать все наслаждение поцелуя. То, что показал ей Гилберт перед тем, как оставил на произвол Уоррика, не шло с этим ни в какое сравнение. Тот его поцелуй был коротким и жестким, вызвал у нее отвращение. Теперь же она познала бесконечный нежный поцелуй, сладость которого потрясла все ее существо, в чем ей так не хотелось себе признаваться.
— Как я и предполагал, в этой области ты все еще оставалась девственной, — сказал он, явно довольный собой. — Такое впечатление, что я сорвал замок, которым были заперты твои губы.