Узник Неба
Шрифт:
— Надзиратель! — крикнул Фермин.
По коридору зашаркали, приближаясь, шаги новобранца. План Мартина предусматривал, что в ту ночь дежурить по графику должен Ханурик, а не новенький придурок.
— Что еще стряслось? — спросил надзиратель.
— Сальгадо. Он помер.
Надзиратель тряхнул головой, и на его физиономии отразилась досада и злость.
— Мать вашу, и теперь чего?
— Принесите мешок.
Надзиратель проклинал свое невезение.
— Если хотите, шеф, я сам его туда засуну, — вызвался Фермин.
Надзиратель кивнул, проявив слабые признаки благодарности.
— Если вы сейчас принесете
Надзиратель опять кивнул и побежал искать брезентовый мешок. Фермин остался стоять у двери камеры. С противоположной стороны галереи за ним молча наблюдали Мартин и Санауха.
Надзиратель вернулся через десять минут. Он держал мешок за краешек, не в силах скрыть омерзение: зловоние разлагающейся мертвечины вызывало у него тошноту. Фермин отступил в глубь камеры, не дожидаясь приказания. Надзиратель открыл дверцу и забросил мешок внутрь.
— Вызывайте кого следует, шеф, и у нас до двенадцати заберут еще одного покойника, иначе он пролежит тут завтра весь день до вечера.
— Вы уверены, что сможете затолкать его в мешок в одиночку?
— Не беспокойтесь, шеф, опыт у меня уже имеется.
Надзиратель опять закивал, впрочем, не очень уверенно.
— Обрубок руки у него загноился, и если не повезет, запах пойдет такой, что описать невозможно.
— Мать твою, — выругался надзиратель, удаляясь на крейсерской скорости.
Услышав, что тюремщик добрался до конца коридора, Фермин споро принялся раздевать Сальгадо, а потом снял и свою одежду. Он обрядился в вонючие лохмотья вора, натянув на него свои. Повернув Сальгадо на койке на бок, лицом к стене, Фермин укутал его одеялом, частично прикрыв лицо. Затем он схватил мешок, скользнул внутрь и собирался уже его завязать, когда вспомнил нечто важное.
Фермин поспешно выпутался из парусины, подбежал к стене и начал скрести ногтями между двух камней в том месте, где Сальгадо у него на глазах спрятал ключ. Наконец показался блестящий кончик. Фермин попытался ухватить его, но ключик накрепко застрял в стене и выскальзывал из пальцев.
— Поторопитесь, — раздался голос Мартина из камеры напротив.
Фермин вцепился ногтями в ключ и дернул его изо всех сил. Ноготь безымянного пальца оторвался, и на миг Фермина ослепила боль. Сдержав крик, он поднес палец к губам. Рот заполнил солоноватый, отдававший железом, вкус крови. Фермин открыл глаза и увидел, что ключ на сантиметр торчит из щели. Теперь достать его удалось без труда.
Фермин снова забрался в мешок и кое-как его завязал, оставив отверстие шириной почти в пядь. Подавляя рвотные позывы, подступавшие к горлу, он растянулся на полу и, манипулируя веревками изнутри, попытался получше затянуть мешок. В результате его усилий дырка сузилась до размера кулака. Фермин прижал пальцы к носу, предпочитая дышать собственной грязью, чем изнемогать от запаха разложения. Теперь остается только ждать, подумал он.
20
Улицы Пуэбло-Нуэво тонули в густой и сырой мгле, наползавшей со стороны квартала бараков и шалашей на пляже Соморростро. «Студебекер» господина коменданта прорывал завесу плотного тумана, медленно продвигаясь по темным ущельям, пролегавшим между фабричными зданиями, складами и
— Не выключай мотор, — распорядился господин комендант.
Свет фар проникал в темноту за воротами, открывая картину запустения: фабрика лежала в руинах. В войну ее разбомбили, после чего она оказалась заброшена, подобно многим другим сооружениям в городе.
С одной стороны угадывались очертания бараков, окна и двери которых были забиты толстыми деревянными брусьями. А напротив обугленных гаражей, видимо, ставших жертвой пожара, вросло в землю невысокое строение, которое Вальс идентифицировал как бывшую сторожку. Красноватое пламя свечи или масляной лампы подрагивало за одним из запертых окон. Не проявляя спешки, господин комендант внимательно изучал обстановку с заднего сиденья машины. Через несколько минут настороженного ожидания он наклонился вперед и обратился к шоферу:
— Хайме, вы видите домик с левой стороны, у гаража?
Впервые господин комендант назвал шофера по имени, данному ему при крещении. Но что-то в тоне коменданта, неожиданно приветливом и дружеском, Хайме не понравилось, из-за чего он в настоящую минуту предпочел бы услышать обычное холодное и высокомерное обращение.
— Вы имеете в виду сторожку?
— Да, именно сторожку. Я попрошу вас подойти к ней и постучать в дверь.
— Вы хотите, чтобы я забрался туда, на фабрику?
Господин комендант не удержал нетерпеливого вздоха.
— Нет, не на фабрику. Слушайте внимательно. Видите дом, так ведь?
— Да, сеньор.
— Прекрасно. Нужно, чтобы вы дошли до решетки, пролезли в дыру между прутьями, приблизились к сторожке и постучали в дверь. До сих пор все понятно.
Шофер довольно уныло кивнул.
— Хорошо. Когда вы постучите, вам откроют. И тогда вы скажете: «Да здравствует Дуррути».
— Дуррути?
— Не перебивайте меня. Произнесите то, что я вам сказал. И вам дадут некий предмет. Возможно, это будет чемодан или узел. Вы его принесете сюда, и все. Просто, не так ли?
Шофер был бледен и смотрел, не отрываясь, в зеркало заднего вида, как будто ожидал, что в любую секунду из темноты на них выскочит чудовище.
— Успокойтесь, Хайме. Ничего страшного не случится. Я прошу вас о личном одолжении. Скажите, вы женаты?
— Уже три года как женат, господин комендант.
— О, замечательно. И дети есть?
— Дочка, ей два года. И жена снова ждет ребенка, господин комендант.
— Семья — самое важное в жизни, Хайме. Вы настоящий испанец. Как вы отнесетесь к тому, что в качестве подарка на предстоящие крестины и в знак признательности за вашу безупречную службу я дам вам сто песет? И если вы окажете мне эту маленькую услугу, я порекомендую повысить вас в должности. Вам понравилась бы работа в кабинете Депутации. У меня там есть хорошие друзья, и мне говорили, что им нужны надежные люди, чтобы вытащить страну из ямы, куда ее столкнули большевики.