Узник зеркала
Шрифт:
Глава 15
Заключение под стражу
Городовой втолкнул Марику в участок и, взяв под козырёк, отрапортовал:
— Разрешите доложить, ваше благородие. Нарушителя привёл.
Сидевший за столом начальник полиции, с красной, как варёная свекла, физиономией, брезгливо глянул на Марику, будто увидел в тарелке супа таракана, и спросил:
— Это что такое?
— Подозревается в воровстве, — доложил городовой.
— Этот сброд — сплошь воры и мошенники. Тюрьма не резиновая, всех сажать. Жалоба от
— Никак нет! Но имеется вещественное доказательство.
Городовой выложил на стол гребень. При виде изящной дорогой вещицы в глазах полицейского вспыхнул алчный огонёк. Он тотчас прикинул, что хозяин вещицы неизвестен, а у его жены скоро именины. Не тратить же деньги на подарок, когда тот сам идёт в руки, да ещё какой!
— Что ж, пока не объявится хозяин этой безделицы, пускай она полежит у меня. А замухрышке дай пару затрещин и вышвырни вон, — приказал он.
— Но это мой гребень! — воскликнула Марика.
— Она ещё здесь? — спросил начальник, многозначительно глянув на городового.
Марика не могла уйти, оставив подарок Глеба. Не успели блюстители порядка опомниться, как она подбежала к столу и схватила свой гребень. Полицейский попытался отнять вещицу, но цыганка вырвалась, при этом нечаянно угодив ему кулаком в глаз. Подскочивший городовой схватил было нахальную девчонку, но та укусила его за руку. Служака взвыл, ослабив хватку. Марика метнулась к дверям, наткнулась на подоспевшего на шум дюжего дежурного, изо всех сил боднула его в живот, да так, что здоровяк согнулся пополам. Путь был свободен. Марика рванулась за дверь, но тут её сграбастал городовой.
Девочка царапалась, брыкалась и кусалась, но на этот раз борьба была недолгой. Скоро её грубо втолкнули в кутузку. Девочка во весь рост растянулась на каменном полу. Тяжёлая дверь с шумом захлопнулась. Лязгнул засов.
Придя в себя, Марика поднялась и погрозила кулаком в сторону запертой двери. Она оглядела разбитые коленки и локти. Ссадины горели огнём, но в глазах девочки не было ни слезинки.
В тесной клетушке могло поместиться не больше двух человек. Обычно сюда сажали подгулявших горожан, не в меру размахавшихся кулаками, но сейчас камера пустовала. Стены, сложенные из грубо тёсанных камней, делали её похожей на пещеру. Свет, проникающий сквозь крошечное зарешеченное оконце под самым потолком, едва освещал нары с набросанным на них тряпьем.
Марика присела, зажав ладони между колен, и задумалась. Через окно выбраться не удастся. Может, попытаться прошмыгнуть мимо охранника, когда тот принесёт поесть? Должны же здесь хоть как-то кормить. При мысли о еде у Марики засосало в желудке. Она вздохнула и сокрушённо выругала себя вслух.
— Совсем глупая башка! Зачем не ушла, когда меня отпускали?
Вдруг тряпье на нарах зашевелилось и откуда ни возьмись в углу возникла поджарая старушенция с хитрым лисьим лицом. Марика с удивлением уставилась на незнакомку.
— Чего испугалась, касаточка? Чай, думала, ты тут одна-одинёшенька? — елейно проворковала старуха и спросила: — И за что же такую крошку в кутузку бросили?
Марика тяжело вздохнула:
— Сначала ни за что. Сказали, я гребень украла, а мне его брат подарил.
— Ай-ай-ай! Ну и люди! Неужто за простой гребень? — всплеснула руками старуха.
— Ну, а потом за то, что начальнику полиции кулаком в глаз попала. Он сильно злой был. Ух, как кричал!
— Тебе, я вижу, тоже досталось? — спросила старуха, кивнув на ссадины.
— Заживёт, — отмахнулась Марика. — А тебя за что заперли?
— Ни за что, а зачем. Я сама пришла, чтобы тебе помочь, касаточка, — слащаво проговорила старуха.
— Тебя послали духи? — с благоговейным трепетом спросила Марика. Неужели духи простили её?
— Можно сказать и так, — уклончиво ответила старуха и добавила: — Я люблю деткам помогать.
— А ты можешь помочь моему брату?
— Глебу, что ли? — переспросила старуха.
— Ты знаешь Глеба? — удивилась Марика.
— Мне положено всё знать. На то меня и зовут Ведунья. А ещё я знаю, что он не стоит твоих волнений. Пустой он человек.
— Что ты такое говоришь! — возмутилась девочка.
— Ишь, как разгорячилась: за братца — горой. Вот кабы он так за тебя заступался.
— Он заступается. Он мне вот что подарил, — Марика с гордостью показала ботиночки и добавила: — И ещё гребень, но эти ослы, сыновья ишака, его отняли.
Ведунья покачала головой.
— Ох и дёшево же он тебя купил! Пока ты ему нужна, он тебя умасливает. А как нужда отпадёт, он тебя и узнавать перестанет.
— Нет, Глеб не такой, — помотала головой девочка.
— А ты лучше у меня спроси, какой он. Было время, когда он в большой нужде был. Его из родного дома выгнали. Кто его приютил? Я! И кормила, и поила, — слезливо запричитала Ведунья.
Она ни словом не обмолвилась о том, что сама подстроила так, чтобы Глеба выгнали из дома, и уж тем более о том, как старалась сжить мальчика со свету. Смахнув притворную слезу, ведьма продолжала:
— И что я после этого имею? Чёрную неблагодарность. Он обо мне и говорить не хочет, а если спросишь, то ещё и грязью обольёт, мол, Ведунья во всех несчастьях виновата. Говорю тебе, как только он вернётся домой, про тебя и думать забудет. Его родня не допустит, чтобы ты жила во дворце, да и сам он будет тебя стыдиться.
— Неправда! Злой твой язык! Как ишачий хвост болтается! — Марика с жаром вступилась за Глеба.
— Ох-хо-хо, молодо-зелено. Не слушают совета старших, пока не обожгутся, — притворно вздохнула Ведунья.
Марика и сама осознавала, что стоит Глебу вернуться во дворец, как всё переменится. Он не цыган. Его люди живут по другим законам. Для них родство по крови ничего не значит, и они сделают всё, чтобы заставить Глеба отступиться от цыганки, но она твердо верила, что сам Глеб не способен на предательство.