Узники коммунизма
Шрифт:
Раскулачивание и высылка в Сибирь не только казаков, но и иногородних, произвела на. него тяжелое впечатление. Он стал пересматривать свое отношение к большевизму и почувствовал себя противником его. От былых, опьянявших его в годы революции лозунгов, не осталось и следа. Его товарищи, за исключением немногих, думали то же самое. Некоторые покидали станицу и уезжали в промышленные центры, другие чувство разочарования в большевизме — заливали «горькой».
Особенно сильно росла ненависть к наехавшим из центра разным «двадцатипятитысячникам» и уполномоченным. Одни из них приезжали, другие уезжали, — и все угрожали, требовали «провернуть», «мобилизнуть»,
Все требовали выполнения какой-либо «кампании». Проводились «кампании» по распространению госзаймов, по сбору лекарственных растений, по заготовке яиц, всевозможных шкур и шкурок (собачьих, кошачьих, крысиных, кроличьих и т. п.), по проведению месячника дорожного строительства, по борьбе с грызунами, «черепашкой», по сбору утильсырья, по выполнению плана посевной, прополочной, уборочной и других. Основной кампанией была — «стопроцентная коллективизация на основе ликвидации кулачества, как класса» и — хлебозаготовки.
Станица должна была по «встречному» плану дать дополнительно 30 тысяч пудов зерна и «целиком и полностью» вступить в колхозы.
Так. называемых кулаков (были еще и «подкулачники», их «подпевалы» и «кулачье охвостье с левацким заскоком») обкладывались тысячепудовыми заданиями и за невыполнение их тут же судили, раскулачивали и высылали.
Середняков (были «мощные», «малосильные» и обыкновенные) и бедняков, уклонявшихся от вступления в колхозы, также раскулачивали и судили.
Весь актив станицы был мобилизован и раскреплен по кварталам и десятидворкам для выколачивания из населения последних килограммов хлеба. Даже вареную фасоль отбирали у старух и тащили в стансовет. Сушеную грушу-дичку и ту забирали и тащили на заготовительные пункты.
Актив всегда был пьян. Одна часть актива пила просто так, другая — чтобы одурманить голову свою и не реагировать на происходившее; а третья часть пила «по работе». Их угощали станичники, чтобы хоть на несколько дней оттянуть сдачу последнего зерна, а тем временем хлеб закапывали в землю, замазывали в стены домов, замуровывали в печках. Началась новая кампания по розыскам запрятанного хлеба. За обнаруженное зерно актив премировали, а виновных в сокрытии судили.
По усадьбам бродили активисты и комсомол с пионерами и искали, копали, нюхали, щупали «штылями»… Искали друг у друга (самопроверка!) доносили, провоцировали… и находили. Тогда они делились найденным хлебом и принимались за пьянку. Потерпевший из «своих» отделывался несколькими мешками зерна и литрами водки, и актив оставлял его в покое. Это еще было полбеды. Если, скажем, из найденных 30 пудов отдавали половину, то оставшееся зерно было богатством, в то время как другие ничего не имели, пухли и умирали с голоду. Но были и такие активисты, которые «присасывались» к обнаруженному зерну и постепенно забирали его, угрожая попавшемуся 10 годами. Мастерами этих дел были два «партейные». Они по доносу комсомольцев и пионеров находили зерно, сразу или в несколько приемов забирали его, а затем виновных арестовывали и судили.
Иван Бойко также закопал в землю некоторое количество пшеницы и кукурузы. Яму вырыл у себя на огороде, из досок сделал обшивку и засыпал землей, а место замаскировал посевом. Работа была произведена ночью быстро и аккуратно. Сосед Бойко и друг его детства Василий, также бедняк и активист, последовал его примеру.
Однажды, придя
— Пшеницу ты, Ваня, на огороде засеял правильно, но на яме она имеет другую окраску. Сперва я полагал, что это такой цвет от навоза, а когда пощупал «штылем» — получилась яма с досками. У Василия тоже самое… Бояться нечего — помиримся. Мы люди свои, советские…
В тот же день, вечером, Бойко с соседом своим отвезли ему на квартиру 10 пудов пшеницы и пять пудов кукурузы. Спустя четыре дня, пришлось еще дать 10 пудов, а через некоторое время он потребовал еще столько же. В случае отказа — собирался было заявить властям.
В назначенный день он в третий раз пришел к Бойко за зерном. Его крепко напоили, вывели во двор, пятикилограммовой гирей ударили по голове и свалили в заброшенный колодец, находившийся в соседнем вымершем дворе.
Исчезновение партийного пьяницы и вымогателя не сразу обнаружили. И до этого случалось, что целыми днями он не являлся в стансовет, пьянствуя и развратничая где-нибудь на хуторах. Когда осведомлялись о его местонахождении, стансоветчики, такие же пьяницы, как и он, обычно отвечали:
— На хуторах мобилизует средства!
Но когда прошла неделя и другая, стансовет забил тревогу. Сообщили в районное ГПУ и прокурору. Начались розыски. Даже Бойко и Василию, как активистам, было поручено подслушивать, что об этом гуторит масса. Были арестованы десятки станичников, находившихся на подозрении у ГПУ — вся интеллигенция, священник, дьячок, но подлинных виновников обнаружить не удалось. Никому и в голову не приходило, что убит он не кулаками и «охвостьем», а настоящими советскими активистами.
ГПУ свирепствовало, а Бойко с Василием помалкивали. Так прошло два года.
Наступил 35 год. Оставшиеся после голода в живых станичники сливались с прибывшими из северных областей переселенцами (вымерло больше половины станицы). В колхозах была введена система трудодней и разрешена колхозная торговля на местных рынках. В городах и местечках были отменены хлебные карточки. Ликвидировались «Торгсины» и открылись магазины Госторга. Одним словом, люди понемногу стали оживать и постепенно втягивались в новую «зажиточную» жизнь.
Иван Бойко с Василием тоже — переключились на новую жизнь. Один бригадирствовал, а другой работал кладовщиком. Тайна колодца не так уж остро беспокоила их, как это было в прежние годы. Правда, им было жаль всех невинно пострадавших из-за них станичных жителей, но эти люди всё равно были бы изъяты из станицы.
— А всё-таки хорошо сделали, что кокнули гада, — иногда говорил Бойко своему другу.
Станичники, знавшие убитого стансоветчика, также вспоминали:
— Собаке — собачья смерть! — За такого паразита и греха не будет. Ведь сколько крови человеческой выпил, вампир проклятый?! Сколько несчастных загнал в Сибирь и на тот свет?
Однажды, на масленице, после обильной выпивки у тещи, Бойко очень разговорился и расхвастался, и решил в тайну колодца посвятить свою жену.
— Вчера в станице обратно повязали десятерых колхозников. Ребята из НКВД сказывали, что их арестовали в связи с убийством Кирова, а окромя этого еще и за того чорта. Напрасно они тягают людей… Всё равно не найти им настоящих виновников — концы спрятаны основательно! — многозначительно сказал своей жене Бойко и пригрозил:
— Слышь, Маня, если ты кому-нибудь проболтаешься, тебе — крышка, а мне — гроб, — поняла?