Узники Тауэра
Шрифт:
На время общее внимание оказалось прикованным к Уайату. Джон Бриджес, пользуясь его привязанностью к жизни, заставлял узника ронять неосторожные слова, компрометировавшие Елизавету и Кортни. Мария была так довольна наместником, что сделала его бароном и членом палаты лордов.
Однако перед самой смертью к Уайату вновь вернулось его мужество. На последней очной ставке с Кортни, которая состоялась на пути Уайата на эшафот, он, к разочарованию Марии и Ренарда, твердо заявил, что не может ни в чем обвинить Кортни и Елизавету, и потребовал, чтобы его вели на казнь. На эшафоте он еще раз громогласно объявил народу, что Кортни и Елизавета не были заговорщиками. Сопровождавший его священник недовольно заметил ему:
– На суде ты говорил другое.
– То, что я говорил тогда, были слова, – ответил Уайат, – а то, что говорю теперь, – истина.
Через минуту его не стало.
На основании подобных улик обвинить Кортни было невозможно. Его продержали под стражей до свадьбы Марии и Филиппа, после чего посадили на корабль и отправили в пожизненное изгнание. Немногим более года он скитался по разным странам и внезапно умер в Падуе, двадцати девяти лет от роду. У многих осталось подозрение, что его отравили.
После смерти Эдуарда Кортни все права и опасности, связанные с титулом Белой розы, перешли к Эдмунду и Артуру де ла Поль, племянникам кардинала Поля. Башня Бошана в Тауэре сохранила много следов их пребывания там.
Летом 1562 года, когда Елизавета, теперь уже королева, была во цвете молодости и красоты, один известный астролог, по имени Престаль, предсказал, что она умрет следующей весной и английский престол перейдет к шотландской королеве Марии Стюарт. Услыхав об этом, братья Поль решили отправиться к Марии, чтобы засвидетельствовать ей свою преданность. Великая авантюристка в то время была молодой вдовой, и кое-кто шепнул юношам, что она может выйти замуж за Эдмунда, а Артура возвести в герцоги Кларенские. Их арестовали в ту минуту, когда они на лондонской пристани садились на корабль, отплывающий во Фландрию. На суде они протестовали против своего ареста и категорически отрицали намерение убить королеву; по их словам, они действительно хотели возвести на английский престол Марию Стюарт, но только после естественной смерти Елизаветы. Однако имя Кортни вновь послужило главной уликой против них, и они были приговорены к постыдной смерти изменников.
Эдмунду в то время было двадцать лет, Артуру – тридцать. Молодость братьев, а быть может, явное безумие их предприятия заставило Елизавету оказать им милость. Смертный приговор был заменен пожизненным заключением. Братьев поместили в башне Бошана – Эдмунда в верхней, а Артура в нижней комнате. Оба они оставили на стенах пометки о своем пребывании. Надписи младшего Кортни более грустны. Они нанесены на стену рядом с небольшим оконцем, откуда Эдмунд, вероятно, часто глядел на веселую жизнь, кипевшую на берегах Темзы, и на роковую пристань, где они с братом навсегда распрощались со свободой.
Все же в чем-то они были счастливее других представителей рода Кортни. Их дальний предок, герцог Кларенс, был утоплен в бочке с вином, их бабка, Маргарет Солсбери, была рассечена на куски, их отец казнен. Эдмунд и Артур умерли своей смертью и были похоронены в церкви Святого Петра.
Осужденные епископы
В начале царствования Марии протестанты не прекращали кощунствовать и осмеивать католическую религию. Один лондонский портной выбрил собаке голову наподобие священнической тонзуры. В Чипсайде нашли повешенную кошку «с обритой головой и одетую во что-то вроде ризы, а передние ее ноги были связаны и в них вложен круглый кусочек бумаги, похожий на священную облатку». В народе ходили возмутительные баллады, осмеивавшие мессу, памфлеты, мятежные листки; над католическими обрядами глумились уже в театральных интермедиях.
Мария и Филипп издали строгие законы против ереси и настаивали на их неукоснительном исполнении. Настроение большинства англичан, за исключением лондонцев – в массе своей приверженцев протестантизма, – соответствовало настроению королевской четы. Однако только спустя полтора года после своего воцарения Мария смогла победить оппозицию в парламенте и королевском Совете и начать преследования еретиков.
Ранее уже были арестованы трое епископов, сочувствовавших Реформации, – Кранмер, Латимер и Ридли. Теперь с ними решили расправиться.
Кранмер, архиепископ Кентерберийский, был лордом-примасом Англии. Другие пострадавшие епископы были назначены на свои кафедры уже после отделения англиканской церкви от Рима, так что в глазах католиков даже не являлись собственно духовными лицами; Кранмер же получил посвящение от самого Папы. Тем не менее, он содействовал разводу Генриха VIII, поддерживал меры короля против папства и участвовал в заговоре герцога Нортумберленда против Марии. Участие Кранмера в Реформации было столь значительным, что его портрет был напечатан на заглавном листе английской Библии вместе с изображениями Генриха VIII и Кромвеля. В начале 1553 года Папа признал Кранмера виновным в ереси, и он был осужден на сожжение.
Со дня ареста Кранмеру стало изменять присутствие духа. Он не был безусловным трусом. Напротив, он был смел, особенно в том, что касается нарушения моральных запретов, смел настолько, что, несмотря на свой духовный сан, женился, – и не раз, а дважды. Зная, как ненавидит его Мария, он, тем не менее, не бежал при ее приближении. Друзьям, которые советовали ему скрыться, он гордо ответил: «Ввиду занимаемого мною сана я нравственно обязан остаться и доказать, что я не боюсь дать ответ в тех реформах, которые осуществлялись в царствование покойного короля». Однако в его характере была какая-то не очень привлекательная покладистость по отношению к сильным мира сего. Она сказалась в деле о разводе Генриха VIII, проявилась она и теперь, ибо Кранмер, несмотря на свои смелые слова, шесть раз отрекался от своей ереси, надеясь получить прощение.
Заключенный в Садовую башню, он мог видеть из окна своей комнаты тот дом, где содержалась леди Джейн, рядом в Наместничьем доме лежал старый, больной, но несгибаемый епископ Латимер. Однако высокое настроение духа этих двух узников не передалось Кранмеру. Он на что-то надеялся, хотя надеяться ему было совершенно не на что. Мария жаждала отомстить ему за то зло, которое он причинил ее матери, одобрив развод, и ей самой, объявив ее незаконнорожденной. Королева прямо призналась Ренарду, что не будет иметь ни одного радостного дня, пока Кранмер будет жив.
Не так вели себя Латимер и Ридли. В комнатах Латимера не топили, а между тем зима стояла довольно суровая. Чтобы побудить наместника Бриджеса раскошелиться на дрова, Латимер с присущим ему юмором однажды заявил своему тюремщику, что, если у него в комнате не будут топить, он оставит Тауэр. Переполошившийся Бриджес, подумавший, что Латимер угрожает побегом, примчался к нему, и узник весело посмеялся над его страхами:
– Меня хотят сжечь, но прежде я умру от холода, если вы не будете топить мою комнату.