Узники Тауэра

Цветков Сергей Эдуардович

Красноречие Элиота и нож Фельтона

Яков I умер в марте 1625 года с сознанием, что все его политические планы разрушены. Последней его утехой была женитьба Карла на французской принцессе Генриетте.

Карл I отличался неустойчивым и даже двуличным характером, давшим себя знать очень рано, уже в деле об испанском браке. Придворные, знавшие его с детства, часто молили Бога, «чтобы Он направил его на истинный путь, когда он будет царствовать, потому что если он пойдет по ложному пути, то окажется самым деспотическим из когда-либо царствовавших в Англии королей».

Действительно, Карл мог с одинаковым успехом качнуться в обе стороны – и в сторону добра, и в сторону зла. Судя о нем по его

портретам, можно заключить, что его должны были любить как женщины, так и мужчины; даже те, кто бичевал его хитрость и низость, признавали за ним редкий дар очаровывать людей. Лицо его было красиво, улыбка пленительна, голос нежный, бархатный. Врожденное изящество его фигуры подчеркивалось и еще больше увеличивалось за счет тщательно подобранных аксессуаров костюма – от пера на шляпе до шпор на сапогах. Правда, он отнюдь не был естествен в своих манерах, но то была болезнь эпохи, ибо тогдашнее джентльменское воспитание запрещало наклонять голову или отверзать уста иначе, как по определенным правилам. Карл был весьма начитан и считался знатоком изящных искусств. В счастливейшие минуты жизни он с удовольствием отворачивался от министров и фаворитов и наслаждался картинами Рубенса и поэзией Шекспира. Его жизнь носила отпечаток некоторого подобия нравственности. В то время, когда другие государи содержали целые гаремы, Карл соблюдал сравнительную верность своим брачным обетам. Поначалу он часто ссорился со своей женой-француженкой, но после примирения Карл сделался образцовым мужем. Как у всех свергнутых королей, в его облике угадывалась какая-то внутренняя грусть.

Но вне сферы моды, изящества, улыбок и приятных слов король проявлял полнейшую несостоятельность во всем, что делает человека на самом деле благородным и возвышенным, – в правде, в искренности, в преданности своим убеждениям и своим друзьям. Его ум был ограничен, а круг нравственных понятий – еще более узок. Он редко умел отличить добро от зла. Никто не мог верить его словам и положиться на его обещание. Привычка вступать в сделку с совестью с каждым днем все прочнее укоренялась в нем. Иным политикам, с более самостоятельным умом и твердой волей или хотя бы с большей долей двоедушия и хитрости, политика обманов зачастую приносила успех; Карла она привела к катастрофе.

Его министры были непопулярны. Последние годы его царствования Англия управлялась страхом и насилием. Людей, отстаивавших свои права, по приказу Карла хватали и бросали в тюрьмы, им отрубали носы и уши, клеймили щеки и лбы, их секли и приговаривали к каторжным работам.

Многие ждали, что новый король откажется от системы фаворитизма и уберет Бэкингема. Но Карл еще сильнее своего отца был привязан к фавориту: для Якова Бэкингем был воспитанником и сотрудником, для Карла – другом. Вместе они начали борьбу с парламентом – борьбу пока еще мирную, но, тем не менее, не обошедшуюся без жертв.

При восшествии на престол Карла I вся Англия была у ног Бэкингема. Король видел и слышал его глазами и ушами. Через него, и только через него, можно было получить доступ в королевскую приемную, добиться места, титула, монополии и т. д. У ворот его дома всегда бурлила толпа просителей. Гордые лорды присутствовали при его утреннем туалете; знатнейшие дамы и первые красавицы преследовали его на прогулках; епископы ловили его улыбку, а судьи бледнели от его нахмуренных бровей.

Время вносило свои коррективы в его положение и в его характер: с каждым днем временщик становился все богаче и подлее. Последним в нем исчезло очаровывавшее всех ранее обращение: человек, выказывавший прежде знаки нежности в отношении мужчин, сделался груб с женщинами. Бэкингем дурел от воскуряемого вокруг него фимиама и, как в тумане, уже не различал пределов своей власти и тем более не желал самостоятельно обозначить эти пределы. Он позволял себе ссориться с королевой Генриеттой. Однажды она не нанесла визита его матери, и взбешенный герцог,

ворвавшись в ее комнату без доклада, бросил ей в лицо: «Вы в этом раскаетесь!» И когда она дерзостью ответила на наглость, Бэкингем вскричал: «Берегитесь, в Англии были королевы, которым рубили головы!»

Однако над головой счастливца собралась нежданная гроза. По существу, он был совершенно одинок в своем неслыханном везении и счастье. Все были против него. «Долой герцога!» – слышалось со всех сторон. Однажды на воротах Сити появилась прокламация. «Кто руководит королем? – гласила она. – Герцог. Кто руководит герцогом? Дьявол».

Особенно частым и сильным нападкам Бэкингем подвергался со стороны оппозиционно настроенных депутатов парламента, главой которых считался Джон Элиот. Он происходил из древнего рода, давшего название маленькому городку Порт-Элиот.

В молодости Элиот пользовался покровительством Бэкингема, благодаря чему юноша, бредивший морем, получил пост вице-адмирала Девона (западных портов). Он доказал свою храбрость и способности в деле уничтожения пиратства в проливе (однажды он не побоялся взойти на палубу пиратского корабля и провести там ночь, чтобы наутро арестовать капитана и всю команду), однако за свою деятельность был награжден несправедливым арестом. Возможно, этот произвол властей открыл ему глаза на положение дел в королевстве. Он объявил войну пиратству во дворцах, как ранее на море.

Теперь, во цвете лет, Элиот представлял собой образованного человека, знакомого с поэзией и современной наукой, набожного, с бесстрашным и решительным характером. Горячность его натуры проявилась еще в дни юности, когда он обнажил меч против соседа, пожаловавшегося на него его отцу. Это свойство характера придало позже особый пыл его красноречию. Публичные выступления Элиота являли собой разительный контраст с бесцветными рассуждениями прежних ораторов. Противники обвиняли его в «возбуждении страстей». Элиот свято верил в права парламента, видя в нем коллективный разум Англии, и требовал признания этих прав как предварительного условия сколько-нибудь прочного примирения нации с короной. Особенно горячо он настаивал на ответственности перед парламентом королевских министров.

На сессии парламента 1626 года Элиот вместе с депутатами Гленвилом, Селденом, Пимом и Дигсом составил обвинительный акт против Бэкингема и потребовал суда над ним. Огласить документ составители доверили Элиоту. В этот день его устами говорило, казалось, само небесное воздаяние. Элиот назвал герцога Сеяном, [20] обличив его в гордости, продажности и мстительности. «Милорды, – сказал он в заключение, – я кончил. Се человек». Предложение о предании Бэкингема суду было вотировано палатой общин и передано в палату лордов.

20

Сеян Луций Элий (ок. 20–16 до н. э. – 31 н. э.) – фаворит императора Тиберия. Как префект преторинской гвардии, пользовался большим влиянием, правил Римом в отсутствие императора и устранял неугодных ему лиц. Был обвинен в государственной измене и казнен.

Король, приезжавший в этот день в парламент и уже отправлявшийся назад во дворец, вернулся, услыхав о речи Элиота, поразившей двор.

– Он хочет сказать, что я Тиберий! – в негодовании воскликнул Карл. Он отправил в палату общин офицера, который арестовал Элиота и Дигса и препроводил их в Тауэр.

Как только это произошло, в нижней палате раздался общий крик: «Закрыть заседание!» На всех, казалось, нашел какой-то столбняк – депутаты расходились молча, понурив головы. Но когда на следующий день спикер встал, чтобы открыть заседание, оцепенение сменилось возмущением. «Не надо слушать никаких дел, пока эта великая несправедливость не будет исправлена!» – кричали со всех скамей. Спикер вынужден был подчиниться.