Узы крови
Шрифт:
Протесты матери закончились зевотой. Потрогав ее голову и грудь возле сердца, Анна решила, что ее пациентка сейчас больше всего нуждается в сне, чтобы набраться сил. А долгому и крепкому сну следует помочь. Анна извлекла из своего мешочка фляжку. Приподняв Бекк голову, она влила немного жидкости ей в рот.
— Гм! Вкусно. Что это?
— Успокаивающий состав. Разные травы. Он поможет тебе отдохнуть.
Еще один зевок — и веки на секунду опустились. Потом — новый прилив энергии, и Бекк вновь широко раскрыла свои темные глаза.
— Скажи мне, дитя,
Голос подала Мария:
— Раны отца заживают — благодаря Анне.
— Хорошо. А битва? Как она идет?
Для таких новостей время было неподходящее.
— Все будет хорошо, матушка. Отдыхай.
Глаза закрылись — и тут же распахнулись снова. Анна не стала дожидаться вопроса.
— С батюшкой тоже все хорошо.
На глаза Бекк набежала тень.
— О да. С Жаном Ромбо всегда все хорошо.
А потом ее ресницы легли на щеку, и дыхание выровнялось.
— Можно я дам этого лекарства моему отцу, Анна? Ему тоже неплохо бы поспать.
На открытом лице Марии так и сияли глаза — как ей откажешь? Однако остатки опиума были нужны Анне для ее собственных целей. И потом, она знала, что на самом деле необходимо Фуггеру.
— Просто он голоден, как и все мы. Может быть, флорентийцы принесут с собой продукты, когда войдут в город.
Мария вскочила.
— Еда! Конечно! Рынок у Римских ворот уже работает! Если у вас что-то осталось, то вам дадут хлеб, сыр, мясо. Представь себе! — У нее загорелись глаза, и она запустила руку за ворот платья. — Смотри! Я сохранила тот медальон, который подарила мне моя мать. Он золотой. На него я смогу купить флорентийских продуктов, чтобы вылечить моего отца.
И с этими словами Мария исчезла — вскочила и убежала к южным воротам.
Анне хотелось позвать ее обратно, предостеречь. Город еще не сдан окончательно. Кругом немало ожесточившихся, разъяренных мужчин. Но было уже слишком поздно, а у Анны имелись и собственные проблемы. И одна из них сейчас беспокойно спала рядом с ней — кризис у Бекк еще не наступил. Вторая стояла у двери, на улице. Что-то произошло между ними, между этими двумя людьми, которых Анна любила больше всех на свете. Что-то такое, чего не исцелит ни один из ее лечебных составов. Анна знала: Бекк считает, будто ее сына прогнал Жан. И никакие слова Анны не могли поколебать этого убеждения.
— Ох, Джанни, Джанни, — прошептала девушка, а потом со вздохом стала заново бинтовать рану Бекк.
Жан, задремавший было на солнышке, привалился к двери, но звон подков по мощеной мостовой резко разбудил его. Моргая, он притенил ладонью глаза, чтобы рассмотреть людей, остановившихся рядом.
— Ромбо! Жискар сказал, что видел тебя здесь. Проклятье, дружище, я разослал людей искать тебя по всему городу!
— Милорд.
Жан спустился по ступенькам и поклонился спешивающемуся Блезу де Монлюку.
— Да-да, довольно. Нам надо поговорить, сударь. Серьезно поговорить.
Он утащил Жана в тень госпитальной стены.
— Божье дыхание, дружище. До чего же тут воняет! Зачем ты здесь задержался?
— Из-за жены, милорд.
Де Монлюк мгновенно и искренне встревожился.
— Как она? Я послал моего хирурга, д'Амбуа. Он ее вылечил?
Жан сдержал улыбку. Анна рассказала ему о рекомендациях француза и своих собственных действиях.
— Вылечил, милорд. Она только что очнулась и, кажется, опасность миновала.
— Отлично, отлично. — Де Монлюк отмахнулся от своего помощника. — Отважная женщина. Воин. Нам пригодятся такие в предстоящих боях. — Он устремил на Жана сверкающий глаз. — Я понимаю, что ты мне не подчиняешься, Ромбо, что ты был добровольцем от Сиены.
— Я жил на самой границе сиенской земли, милорд. Моя ферма и гостиница, которую я получил в наследство, — они были захвачены в числе первых. У меня не оставалось выбора.
— Конечно. Конечно. — Де Монлюк нетерпеливо взмахнул рукой. — Но ты — француз, сударь мой, и хороший командир. Война продолжится в Монтальчино, куда мы сейчас отправляемся. Война разольется по всей свободной республике. Ты присоединишься ко мне?
При этой мысли на Жана нахлынуло отвращение, которого он постарался не выказать.
— Милорд, я все еще слаб после ранения. И более того, моя жена лежит в тяжелом состоянии. Ее нельзя перевозить.
— Придется, дружище. — Гнев зазвучал в голосе генерала, но он заставил себя говорить негромко и ровно. — Ты же знаешь, что бывает, когда заканчивается осада и в город входят победители. Несмотря на «условия почетной сдачи», это все равно сдача. Козимо Флорентийский при поддержке императора захочет раздавить этот город раз и навсегда. Сломить его так, чтобы он больше никогда не доставлял ему беспокойства. Ты ведь знаешь, как это бывает. Уже сейчас у ворот стоят отряды. У них имеются списки. Мы уходим, они входят — и все командиры, которые здесь останутся, будут схвачены в первый же день.
— Я был командиром только за неимением лучших, милорд. Я не сиенец, да и моя жена — тоже.
Де Монлюк невесело рассмеялся.
— Что ты, дружище! Ведь о тебе сложили баллады, которые распевают по обе стороны крепостных стен! О тебе и твоей воительнице-жене. Не говоря уже об этих язычниках-викингах, которые ходят за тобой, как две тени. Думаешь, флорентийцам важно, что ты стал командиром «за неимением лучших»? Им важно только одно: искоренить угрозу. Ты и твои близкие будут в числе первых, кого они станут разыскивать.
Монлюк был прав, и сознание его правоты наполнило Жана невероятной усталостью. Ему не хотелось никуда уезжать. Он мог бы всю оставшуюся жизнь просидеть здесь, на этом пороге, подремывая на весеннем солнышке.
Вернулся помощник де Монлюка.
— Милорд! Время!
— Да, да, да.
Генерал шагнул к коням, но потом обернулся.
— Если ты не хочешь воевать под моим началом, Ромбо, то хотя бы позволь мне предложить тебе, твоей семье и твоим друзьям мою защиту. Уходи с нами в Монтальчино. Там и будешь решать.