Узы крови
Шрифт:
Томас указал на него.
— С вами дурно обращались. Мне очень жаль. Садитесь, пожалуйста. Пожалуйста.
«Так вот как это начинается, — подумала Анна. — Я слышала о том, как действуют палачи. Мерзкая камера. Стражники — жестокие, похотливые. Потом — добрый, мягкий мужчина. И наконец, тот человек, который так разъярился вчера и который вернется с разрешением мучить меня».
Анна села. Ей налили вина, предложили хлеба. Она начала жевать жесткую корку, а выпила очень немного. Она не ела уже сутки.
Томас наблюдал за ней. Когда был съеден второй черствый рогалик, он заговорил:
— Вам известно, почему вы оказались здесь, дитя? Еда помогла ей восстановить силы.
— Чтобы продолжить мои мучения. Чтобы ослабить меня перед тем, что меня ждет.
— Вы так плохо обо мне думаете?
— Я вообще никак о вас не думаю, сударь. Я вас не знаю.
— Мое имя — Томас Лоули. Я — член Общества Иисуса. Это вам что-то говорит?
На тарелке еще оставались крошки, и Анна стала подбирать их.
— Да. Мой брат учился в вашем ордене в Риме. Вы — янычары Папы Римского.
Это стало для него неожиданностью — услышать старинное оскорбление из ее уст. Томас даже рассмеялся.
— Возможно, мы — действительно воины Христовы, леди. Однако ваш необыкновенный брат не принадлежит к нашему ордену, потому что, кажется, считает наши методы недостаточно воинственными. Ваш брат хотел бы сжигать еретиков, чтобы спасти их от грехов. Мы же стремимся убеждать, а не принуждать.
Анна Ромбо впервые посмотрела ему прямо в глаза.
— Значит, вы хотели бы спасти меня от греха?
— Это стало бы для меня огромной радостью.
— Однако я не еретичка.
— И все же вы здесь из-за еретического дела.
— Я здесь по семейному делу, сударь, только и всего. И как я могу быть еретичкой, если никогда не была католичкой?
— Вас не крестили?
— Нет. Моему отцу не нравится то, что делают ради религии. А моя мать… — Анна помедлила, а потом смело заключила: — Моя мать — еврейка. Она говорит, что это значит, что я тоже еврейка. Так что теперь можете ненавидеть меня еще и за это.
— Ненавидеть вас?
Поразительная новость! Брат этой женщины ненавидел евреев с таким пылом, какого Томас еще никогда не встречал. А ведь он встречал немало людей, ненавидевших евреев. И вот теперь выясняется, что Джанни и сам был евреем!
Томас отошел от стола и посмотрел на простое деревянное распятие, висевшее в углу. Повернувшись к узнице спиной, он сказал:
— Вы знаете, что говорит о евреях наш дражайший глава, Игнатий Лойола? «Подумаешь! Быть в родстве с Господом нашим Христом и Госпожой нашей преславной Девой Марией!» — Иезуит снова повернулся к пленнице. — Нет, я не стану ненавидеть вас за это. Я вас чту.
Анна всмотрелась в лицо этого человека. Она знала, что оказалась здесь для допроса. Возможно, такова его манера: заманить ее, накормить, заболтать… Тем не менее он казался искренним. И тем больше у нее причин оставаться настороже. Однако Анне не удалось обуздать свой язык, потому что ее всегда раздражала самоуверенность религиозных людей.
— Но я тоже люблю историю о Христе. Не ту, которую рассказывает церковь. Его собственную историю, изложенную в его собственных словах!
— Дитя, не вам толковать Его слова. Это — дело Святой Церкви. Все остальное — ересь. Неужели вы не понимаете, что именно за этот грех вчера была сожжена женщина?
— Ну вот видите, — откликнулась Анна. — Значит, я все-таки еретичка.
Разговор пошел не так, как надеялся Томас. Пора менять подход.
— Как мне хотелось бы, чтобы у меня было время освободить вас от ваших ошибок! Увы, у нас с вами нет долгих часов, необходимых для этого. Тот, кто приказывает мне здесь, в Англии, — человек весьма нетерпеливый. Он хочет получить от вас сведения. И его методы весьма отличаются от моих.
Анна понизила голос:
— Разве это благородно с вашей стороны — угрожать мне, сударь?
— Я не угрожаю вам, дитя. Я объясняю, что произойдет. И я не в силах изменить этого. Если только вы не…
— Да?
— Если вы не скажете мне сейчас то, что нам нужно знать. Если вы это сделаете, то тем самым не только спасете свою жизнь — у нас может появиться время, которое необходимо для того, чтобы я мог спасти и вашу душу.
Анна никак не могла понять, является ли его откровенность простой уловкой. Не поднимая глаз, она пробормотала:
— Что вам нужно знать?
Томас вздохнул. Начало положено.
— Все, касающееся руки Анны Болейн. Все о ее магических свойствах, о ее способности проклинать и излечивать. Все о палаче, Жане Ромбо. О том, что ваш отец рассказывал вам о руке, о своих отношениях с королевой ереси и ведьмовства. Откройте мне свое сердце, и, поверьте, я почувствую, если вы утаите от меня хоть крупицу сведений. Говорите открыто и прямо — и я встану между вами и вашей судьбой.
Анна не знала, что ему можно рассказать. И в сущности, что особенного ей известно? Она попробует выдать ему что-нибудь. Но только не об отце.
— Я никогда не видела этой руки, но…
— Хотите увидеть ее сейчас?
Томас понял, что ему тоже хочется увидеть эту странную реликвию — здесь и сейчас, потому что он только мельком взглянул на нее, когда они выкопали ее во Франции, у перекрестка дорог. Для Томаса Лоули это были всего лишь останки, не более. Втайне он питал сомнения относительно собраний костей святых, наполнявших храмы Европы и продававшихся за груды золота. Однако иезуит никогда не сомневался в том, какую власть может возыметь над легковерными людьми подобный символ. Именно за это люди и платят деньги. За эту власть.