Узы крови
Шрифт:
Ветры! Элизабет знала их все наперечет. Мистраль и penente, трамонтана и grecate, и ветры с востока. Мягкие ветры и свирепые ветры. И ужасный сирокко, теплый ветер из Сахары.
Вилла Роффов на Коста-Смеральда, над Порто-Черво, на вершине морского утеса, скрытая зарослями можжевельника и дикой, с горькими плодами, сардинской оливы. Сверху открывался великолепный вид на бухту, располагавшуюся глубоко внизу, и беспорядочно разбросанные вокруг нее по зеленым холмам оштукатуренные снаружи каменные дома самых разнообразных собранных вместе окрасок – картина, придумать которую может разве что фантазия ребенка.
Вилла также была каменной с внутренними перекрытиями из огромных бревен. Она была построена в несколько ярусов, с большими удобными комнатами, у каждой из которых имелся свой балкон, а внутри –
Больше всего в доме Элизабет любила комнату в башенке с конусообразной черепичной крышей. В комнату со второго этажа вела узкая лестница. Сэму башенная комната служила кабинетом. Внутри нее стоял большой рабочий стол и вращающееся кресло. Вдоль стен рядами выстроились книжные шкафы, на стенах висели карты, большей частью относящиеся к империи Роффов. Двустворчатая дверь вела на маленький балкон, нависавший над пропастью, смотреть в которую Элизабет боялась, так как от страха у нее кружилась голова.
Именно в этом доме в тринадцать лет Элизабет обнаружила истоки своей семьи и впервые в жизни почувствовала, что разрушилась стена одиночества, что она частица большого целого.
Все началось в тот день, когда она нашла Книгу. Отец Элизабет уехал в Олбию, и от нечего делать она поднялась в башенную комнату. Книги на полках ее не интересовали, так как она давно уже выяснила, что это были книги по фармакологии, фармакогнозии, интернациональным корпорациям и международному праву. Скучно и неинтересно. Некоторые из книг были раритетами и хранились под стеклом. Среди них были два тома на латинском языке, один под названием «Circa Instans», написанный в средние века, другой назывался «De Materia Medica». Так как в школе Элизабет учила латынь, она решила из любопытства просмотреть один из томов и открыла стекло, чтобы снять его с полки. Позади него она увидела еще один том. Элизабет сняла его с полки. Он был толстым, обтянутым кожей и без названия.
Заинтригованная Элизабет открыла его. И словно отворила дверь в другой мир. Это была биография ее прапрадедушки Сэмюэля Роффа, изданная на английском языке и отпечатанная частным образом на пергаменте. На томе не было имени автора и не стояло никакой даты, но Элизабет была уверена, что книге более ста лет, так как большинство страниц выцвели, другие пожелтели и потрепались от старости. Но все это были пустяки. Главным было содержание, история, дававшая жизнь портретам, висевшим на стене внизу. Элизабет сотни раз проходила мимо этих портретов, на которых были изображены мужчина и женщина, одетые в старомодные костюмы. Мужчина был некрасив, но в нем чувствовалась внутренняя сила и ум. У него были светлые волосы, славянское широкоскулое лицо и острые ясно-голубые глаза. Женщина была красавицей. Темноволосая, с безукоризненной кожей и глазами черными, как смоль. На ней было белое шелковое платье, плащ внакидку и парчовый корсаж. Незнакомцы, которые ничего не значили для Элизабет.
И вот теперь в башенной комнате, когда Элизабет открыла Книгу и начала читать, Сэмюэль и Терения ожили. Она почувствовала, как время вдруг потекло вспять, и она вместе с Сэмюэлем и Теренией очутилась в краковском гетто 1853 года. И чем дальше она читала, тем больше узнавала о своем прапрадедушке Сэмюэле, основателе «Роффа и сыновей», неисправимом романтике и авантюристе.
И убийце.
8
Самым первым воспоминанием Сэмюэля Роффа, читала Элизабет, была смерть матери в 1855 году во время погрома, когда Сэмюэлю исполнилось пять лет. Самого его
Он нашел свою мать. Она лежала прямо на мостовой, лицо ее было в крови, она едва дышала. Мальчик присел на корточки рядом с ней с бьющимся от страха сердечком.
– Мама!
Она открыла глаза и попыталась что-то сказать, и Сэмюэль понял, что она умирает. Он страстно хотел спасти ее, но не знал, как это сделать, и, когда стал вытирать кровь с ее лица, она умерла.
Позже Сэмюэль видел, как рабочие погребальной конторы осторожно выкапывали землю из-под тела матери. Земля была сплошь пропитана кровью, а согласно Торе человек должен явиться своему Господу целым.
Эти события и заронили в Сэмюэле желание стать доктором.
Семья Роффов жила вместе с восемью другими семьями в узком трехэтажном деревянном доме. Сэмюэль обитал вместе с отцом, матерью и тетушкой Рахиль в маленькой комнатушке и за всю свою короткую жизнь ни разу не спал и не ел один. Рядом обязательно раздавались чьи-либо голоса. Но Сэмюэль и не стремился к уединению, так как понятия не имел, что это такое. Вокруг него всегда кипела жизнь, и это было в порядке вещей.
Каждый вечер Сэмюэля, его родственников, друзей и всех других евреев иноверцы загоняли на ночь в гетто, как те загоняют своих коз, коров и цыплят.
Когда садилось солнце, огромные двустворчатые деревянные ворота запирались на замок. На восходе ворота отпирались огромным железным ключом, и еврейским лавочникам позволялось идти в Краков торговать с иноверцами, но на закате дня они обязаны были вернуться назад.
Отец Сэмюэля, выходец из России, спасаясь от погрома, бежал из Киева в Польшу. В Кракове он и встретил свою будущую жену. С вечно согбенной спиной, седыми клочьями волос и изможденным лицом, отец был уличным торговцем, возившим по узким и кривым улочкам гетто на ручной тележке свои незамысловатые товары: нитки, булавки, дешевые брелки и мелкую посуду. Мальчиком Сэмюэль любил бродить по забитым толпами народа, шумным булыжным мостовым. Он с удовольствием вдыхал запах свежеиспеченного хлеба, смешанный с ароматами вялившейся на солнце рыбы, сыра, зрелых фруктов, опилок и выделанной кожи. Он любил слушать певучие голоса уличных торговцев, предлагавших свои товары, и резкие гортанные выкрики домохозяек, бранившихся с ними за каждую копейку. Поражало разнообразие предлагаемых коробейниками товаров: ткани и кружева, тик и пряжа, кожи и мясо, и овощи, и иглы, и туалетное мыло, ощипанные цыплята, сладости, пуговицы, напитки и обувь.
В день, когда Сэмюэлю исполнилось двенадцать лет, отец впервые взял его с собой в Краков. Мысль о том, что он выйдет за запретные ворота и своими глазами увидит город иноверцев, уже сама по себе заставляла его сердце биться сильнее.
В шесть часов утра Сэмюэль, одетый в единственный выходной костюм, стоял в темноте рядом со своим отцом перед огромными запертыми воротами, окруженный глухо гудящей толпой мужчин с грубо сколоченными тележками, тачками, возками. Было холодно и сыро, и Сэмюэль зябко кутался в поношенное пальто из овечьей шерсти, накинутое поверх костюма.