Узы крови
Шрифт:
В те ночи, когда Вивиан отказывалась встречаться с ним, так как у нее было другое свидание, он места себе не находил от ревности. Он подъезжал к ее дому, останавливался где-нибудь поодаль и следил, когда и с кем она возвращалась домой. Алек знал, что ведет себя как последний идиот, но ничего не мог с собой поделать. Что-то неудержимо притягивало его к ней, от чего у него не было сил освободиться.
Он понимал, что сделал непоправимую ошибку, связавшись с Вивиан, о женитьбе же на ней не могло быть и речи. Он был всеми уважаемый член парламента, его ждало блестящее политическое будущее, а являясь потомком династии Рофф, он входил в Совет директоров
Новоиспеченная невеста переехала в его родовой дом, отделанный в стиле Роберта Адама, неоклассического архитектора восемнадцатого века, в Глостершире, огромный гергиантский особняк с дорическими колоннами и широкой подъездной аллеей. Дом стоял посреди сотен акров зеленого моря роскошной земли, часть которой была отведена под личное охотничье хозяйство; а в многочисленных ручьях, пересекавших владения сэра Алека, водилось много рыбы. Позади особняка фирмой «Кейпабилити Браун» был разбит обширный парк.
Внутреннее убранство ошеломляло своей роскошью. Пол в передней был выложен каменными плитами, а стены отделаны окрашенным деревом. С потолка попарно свисали старинные фонари, в разных местах стояли крытые мрамором столы в стиле Роберта Адама с позолоченными ножками и стулья из красного дерева. Убранство библиотеки составляли старинные встроенные книжные шкафы восемнадцатого века, пара одноногих столов-тумб, выполненных Генри Холландом и стулья, сделанные по эскизам Томаса Хоупа. Мебель в гостиной являла собой смесь хепплуайта, изящных, тонких, овальных и веерообразных линий и форм, и чиппендейла, отделки в стиле рококо с обилием тонкой резьбы; на полу лежал огромный уилтонский (шерстяной с низким ворсом и восточным узором) ковер, с потолка свисали две стеклянные люстры, сработанные в Уотерфорде. Огромная столовая могла разместить сразу сорок гостей, рядом с ней находилась курительная комната. На втором этаже располагались шесть спален, в каждой из которых было по старинному, восемнадцатого века, камину. Третий этаж был отдан под помещение для прислуги.
Не прошло и шести недель с момента их въезда в дом, как Вивиан заявила:
– Уедем отсюда, Алек.
Он в недоумении посмотрел на нее.
– Ты имеешь в виду, что хотела бы на пару дней съездить в Лондон?
– Я имею в виду вообще убраться отсюда!
Алек посмотрел в окно на изумрудные луга, где он играл еще ребенком, на гигантские дубы и яворы и, запинаясь на каждом слове, сказал:
– Вивиан, здесь так тихо, покойно. Я…
На что она ответила:
– Знаю, котик. Вот чиво терпеть не могу, так это сраную тишину и покой!
На следующей неделе они уехали в Лондон.
В городе сэру Алеку принадлежал четырехэтажный особняк на Уилтон Крессент, неподалеку от Найтсбриджа, с великолепной гостиной, кабинетом и большой столовой. В задней стене особняка находилось окно, из которого открывался великолепный вид на прелестный английский сад с гротом, статуями, белыми скамейками и водопадами. На верхних этажах располагались анфилады жилых помещений и четыре небольшие спальни.
В течение двух недель Вивиан и Алек спали вместе, пока однажды утром Вивиан не сказала:
– Я люблю тебя, Алек, но знаешь, ты так храпишь!
Алек не знал об этом своем недостатке.
– Лучше, если я буду спать одна, котик. Лады?
В Алеке все протестовало. Он любил чувствовать ее мягкое, теплое тело подле себя в постели. Но знал Алек и то, что как мужчина он не вызывал в Вивиан тех чувств, которые вызывали в ней другие мужчины. Оттого она и не хотела видеть его в своей постели. И потому он сказал:
– Ладно, дорогая, пусть будет по-твоему.
Алек настоял, что будет спать в одной из гостевых спален, Вивиан же останется на старом месте.
Вначале, в те дни, когда Алек должен был выступать в парламенте, Вивиан регулярно посещала палату общин и сидела в галерее для публики. Он смотрел на нее снизу вверх и несказанно гордился ею. Не было там женщины красивее ее! Но однажды, кончив речь, сэр Алек привычно взглянул вверх, ожидая одобрения Вивиан, и взгляд его уперся в пустое место.
В нетерпимости Вивиан Алек прежде всего винил себя. Его пожилые друзья были слишком консервативны для нее. Поэтому он был рад, когда она приглашала в дом своих молодых компаньонов, пытаясь свести их вместе со своими друзьями. Результат оказался более чем плачевным.
Алек постоянно твердил себе, что, когда у Вивиан появится ребенок, она утихомирится и изменится к лучшему. Но в один злочастный день каким-то образом – Алеку невыносимо было думать, каким именно, – она подхватила вагинальную инфекцию, и ей удалили матку. А Алек так мечтал о сыне! Новость потрясла его, Вивиан же была невозмутима.
– Стоит ли так печалиться, котик? – говорила она, улыбаясь. – Они вырезали детский сад, зато оставили комнату для игр.
Он долгим взглядом посмотрел на нее, затем повернулся и вышел.
Вивиан обожала покупать себе дорогие вещи. Она не считала и без разбору тратила деньги на одежду, драгоценности и автомобили, и у Алека не хватало духу ее остановить. Он говорил себе, что выросши в бедности, она была лишена красивых вещей. Ему хотелось их ей дарить. Но, к сожалению, он не мог себе этого позволить. Его жалованье съедали налоги, основное же его состояние было вложено в акции фирмы «Рофф и сыновья». Свободного доступа к этим акциям у него не было. Он пытался объяснить это Вивиан, но она и слушать не желала. Деловые разговоры утомляли ее. И Алек позволил ей продолжать в том же духе.
О том, что она играет на деньги, он впервые узнал от Тода Майклза, владельца «Тоб клаб», сомнительной репутации игорного дома в Сохо, самом злачном из районов Лондона.
– У меня на руках несколько расписок вашей жены на общую сумму в тысячу фунтов, сэр Алек. В последнее время ей здорово не везет в рулетку.
Алек был не на шутку встревожен. Он оплатил ее расписки, и в тот же вечер у них с Вивиан состоялся серьезный разговор.
– Мы просто не можем себе этого позволить, – заявил он ей. – Ты тратишь больше, чем я зарабатываю.